Анна Старобинец - Убежище 3/9

Яд. Прозрачный клейкий яд скапливается внутри меня.

Ребенок вдруг прекращает свою возню на полу и жизнерадостно визжит, уставившись прямо на меня. Он выбрасывает на пол пластмассовую прищепку, которую сжимал в кулаке, и тянется ко мне своей грязной пятерней, повизгивая.

Женщина отрывается от телевизора и поворачивается к нам:

– Что там такое, Тони?

– Да-да-да-да и-и-и-и! – восторженно клокочет ребенок и все пялится на меня.

Мое черное брюшко и так уже ноет, едва не лопается от переполнившего его яда. Теперь оно инстинктивно напрягается… я не сделаю этого. Нет, я не сделаю этого. Не трону ребенка.

Я сдерживаю позыв и быстро ползу по подоконнику, вылезаю обратно, в открытое окно. Позади себя я снова слышу знакомый голос из телевизора:

– …На стенах у меня ковры. И гобелены – с оленями. Я их в молодости сама вышивала. Там целые сцены изображены: охотник целится в оленя из лука, олени бегут через лес, олени у водопоя… И все это сделано крестиком. Очень красиво. А еще есть чучело головы оленя, она висит в коридоре… Они давно ушли из этих мест…

На этот раз слова ее звучат громко и отчетливо – никто не переводит их на итальянский.

– …оставив землю, небеса и воду, обиженные, грустные уроды, они давно ушли из этих мест; они не по-хорошему ушли – с проклятьями, с обидами, с позором, спалив свои дома, засыпав норы червивыми комочками земли… Они, возможно, сами виноваты, они не захотели нас простить, и волоча по серому асфальту осклизлые русалочьи хвосты…

Я быстро-быстро ползу по стене, спускаюсь по тонкой паутинке на землю, бегу, бегу по асфальту, по траве, по брусчатке, подальше от этого дома и этой улицы, подальше от ее голоса – но слова все равно звучат в моей голове.

Я знаю эти стихи наизусть. Когда-то я слышал их от нее очень часто.

Рифмованные строки она использовала только в редких случаях. Например, если надо было загипнотизировать очень большую толпу…

Обидно. Я столько времени провел вместе с ней – и по-прежнему не понимаю ее.

Я не понимаю, почему она бубнит что-то с экрана, и какое отношение она имеет к этому полутрупу, и что она вообще делает.

Я не понимаю, что эта чертова дрянь делает.

Он подполз к ее ногам с тихим шипением:

– Игош-ш-ша… Игош-ш-ша…

У него была голова новорожденного младенца – красновато-сизая, с редким пушком волос. Маленькое сморщенное лицо без бровей.

У него было очень длинное, гладкое, синеватое тело без рук и без ног. Как у змеи. Оно извивалось и складывалось кольцами.

– Я – Игоша, – сказал он. – Я твой старший братик.

– У меня никогда не было брата, – сказала она.

– Был… ес-с-сть, – прошипел он в ответ.

Его мутные серые глаза бессмысленно блуждали в пространстве, не останавливаясь, не фокусируясь ни на чем.

– Просто я родился мертвым. Наша мама родила меня мертвым за пять лет до тебя. У меня не было имени, но когда меня похоронили, я стал Игошей. А потом я рос, все эти годы я рос-с-с, ро-с-с, видиш-ш-шь, какой я длинный?

Игоша распрямился во всю длину и попытался приподнять голову, но она резко запрокинулась, закачалась, снова бессильно опустилась на доски моста…

– Возьми меня на ручки. Возьми меня на ручки. Никто никогда не брал меня на ручки. А ты – возьми… Возьми…

Маша наклонилась и подняла его, аккуратно поддерживая головку. Он обвился вокруг ее рук тугими петлями, сильно, до боли стянул запястья, и, тихо шипя, уснул. Он спал долго – несколько часов, или несколько дней, или месяцев – в ее ледяных, затекших руках.

Наконец он проснулся и сказал ей:

– Спасибо, что подержала меня на руках…

А потом он спустился на мостик и быстро уполз в темноту Нави.

И когда он исчез из виду, она почувствовала, как онемевшие ее руки наполняются теплом сотен маленьких колючих иголочек, согреваются, оживают.

Я провел с ней не год и не два. Так или иначе, я провел с ней все время, что рос мой ребенок… все время, пока он был здоров… и я остался с ней дальше. Потащился за ней. И я до сих пор, до сих пор не могу понять, почему. Чем заманивала и чем держала меня эта глупая злобная баба, на которую мне было противно смотреть? Неужели же этой бессмысленной болтовней?