Денис Гуцко - Ева не нужна

Грибоедовский – когда ей сказали, что скоро ее повезут в детдом на Грибоедовском, пусть пока сидит, ждет – «на вот раскраску» – она, сидя за шатким столом и разглядывая уже раскрашенные другими детьми картинки, воображала мрачных маленьких грибоедов, склизких и кривоногих. Даже нарисовала нескольких в альбоме, возле бабочек и белочек. Вот бы взглянуть сейчас на те рисунки…

Поймала себя на том, что ни с того ни с сего вдруг отчетливо вспомнила облупившуюся зеленую краску на решетке детдомовской ограды, которую колупала ногтем, всматриваясь в поворот дороги – туда, в каких-нибудь ста метрах вниз по Грибоедовскому, где за скособоченным столбом конечной остановки начиналась нормальная жизнь.

В сердце шевельнулась неприязнь к Еве. Почему она ее так смутила?

В задумчивости Рута рассматривала свои ногти. Воспитатели, заметив под ногтями краску, отчитывали при всех, называли «наша замараша» и отсылали выскребать. «Опять у ворот торчала? – кричала директриса. – Запру на весь вечер!»

Рута машинально ковырнула одним ногтем под другим и лишь после этого, мысленно ругнувшись, отринула назойливые воспоминания.

Ева о чем-то собиралась спросить, но Рута оборвала ее:

– Простите, мне надо поработать.

От таких новеньких и в детдоме случались одни неприятности. Войдет в комнату, каждому в глаза заглянет, с каждым поздоровается. Опомниться не успеешь, на чьей-нибудь кровати сидит, поджав ноги, интересуется житьем-бытьем, – а потом или у кого-нибудь деньги пропали, или друзья закадычные подрались.

В тот день, отправляя платеж, Рута допустила ошибку.

Кокорева сняли. Кокорев выдал астрономический безвозвратный кредит, к тому же своему приятелю. Приятель кинул полгорода, а заодно и Кокорева, Кокорев полетел с управляющего. Ждали нового управляющего, но потом вдруг заговорили о закрытии филиала.

Эти слухи испугали Руту. Рута пугалась редко. Последний раз – на Новый год в общаге, когда к ней в комнату ломился жуткий пьяный монстр. Само собой, пили в общаге регулярно. Когда в общаге пили, Рута не могла спать. Тихонько, мышиной рысцой, бегала в туалет, каждый раз решая дилемму: запирать или не запирать. Если дверь запирать, то, пока ключ проворачивается в замке, в коридоре стоит визгливое лязганье, такое пронзительное, точно одного металлического зверька пожирает другой металлический зверек. Но если не запирать, то, вернувшись, можно застать у себя пьяного монстра. Лежала, глядя в потолок, с которого на нее валились волны топота и хмельного мата, и ненавидела соседей сверху. Назавтра пил сосед слева, и она ненавидела соседа слева, бывшего моряка Борисыча, ходившего по общежитию с незажженной трубкой и в ветхой тельняшке, из-под которой выбивалась сивая стариковская растительность. Раньше она питала к нему добрые чувства – как раз до этого Нового года. Он часто забывал на плите чайник, давно уже черный, покрытый струпьями потрескавшейся эмали, и Рута несколько раз выключала под его чайником огонь.

Но тут Новый год, праздник истерический, похожий то ли на прощание с жизнью, то ли на сложные роды. Кто-то невменяемый тарабанил и кричал надсадно, борясь с икотой:

– От-И!-крывай, чуда-юда! От-И!-кры-вай! А Борисыч хохотал из кухни:

– Береги себя, Коля! Кол-ля, береги себя! Обида и страх душили ее попеременно. Страх все же больше. Пришлось даже просунуть швабру в дверные ручки. Но еще долго после того, как пьяный ушел, руки противно тряслись. Так и встретила Новый год с трясущимися руками. Шампанское в бокале плясало, она выплеснула его в форточку.

На следующий день Борисыч как ни в чем не бывало здоровался с ней на кухне, поздравлял с наступившим – и она здоровалась с ним, и тоже поздравляла.

Что поделать – общажный народ двулик и двуедин, трезвые они вполне похожи на приличных людей.

Одно спасение: работа. Здесь была ее территория, здесь она ходила, расправив плечи. Поэтому когда средь бела дня шарахнуло: Кокорева сняли, филиал закрывают – Рута вновь пережила обиду и страх. Как же так, думала она – только что миновал кризис, только что появилась надежда дождаться хороших времен… Как мог Кокорев – руководитель с та-а-аким стажем – вляпаться в невозвратный кредит?

Руте доводилось искать работу, когда она решилась уйти из Сбербанка. То был неприятный опыт. Неприятный, гадкий, гадкий опыт. Как сцены в «Факторе страха», где их заставляли поедать мерзости. Сама процедура собеседования ужасала ее. Причем получалось довольно странно: уплетают-то тебя, но тебе же и противно. Сидишь перед незнакомым человеком, который задает вопросы, поглядывая на твое резюме, и вместо скрипа кресел и шороха бумаги слышишь, как хрустят-трещат твои косточки.