Денис Гуцко - Покемонов день

Кирилл встал, тоже снял пиджак, тоже повесил на спинку стула.

Стояли. Хмурились, глядя в пол. Шторы лезли на середину комнаты. Теперь, когда никто больше не двигался и не говорил, помещение наполнялось шторами и нехорошим, нехорошим молчанием. Пухло, пухло и лопнуло.

– Так! – Антон хлопнул по столу. – Сядем.

Они сели.

Дверь, подпертая стулом, дергалась на сквозняке, как пес на чужого. Послушали. Все, руками больше не машем, не вскакиваем, не бежим куда-то в угол, будто собираясь пробежать насквозь. Фух! Остываем.

– Нужно всегда проводить границу между эмоциями и делом, Кирилл. Иначе…

(Кирилл долго решал, закурить ли последнюю сигарету. Последнюю. Не идти же за новой пачкой, да Антон и не отпустит. А, черт с ним! Все равно пора кончать.)

Антон говорил:

– Он всех потопит. Да, учились, да, выросли вместе. Ну так что теперь?! Вместе ко дну пойти?!

Дробил, измельчал фразы – на кусочки, чтоб легче глотать.

– Факт. Нужно просто признать очевидное: Димы больше нет.

Много, много пауз. В основном беззвучных, каменноликих.

– Крах личности! Все, тупик, – для наглядности прижал кулак ко лбу. – Ту-пик!

Галстук мешал ему, он сначала потянул, потом дернул заартачившийся узел. Снова говорил:

– Неуправляемый. В любой момент спьяну, понимаешь, в любой момент погубит все дело. По-гу-бит.

Сколько он говорил!

Зажигалка наконец ожила, выплюнула куцый язычок пламени. Осторожно, чтобы не погасла опять, Кирилл понес ее к сигарете. Нет, не сказал на этот раз: мол, это ведь его дело. Знал наизусть ответ: «И наше тоже. Столько вложено, столько сил наших вложено!» Сразу вспомнились мечущиеся руки Антона – запыхавшиеся слова за ними не поспевают… Нет, ничего не сказал.

Антон был теперь спокоен. Антон даже слегка улыбнулся.

– О! Забыл тебе главную хохму… Ну, слышал, что он с москвичами выкинул?

– Да так, – Кирилл мазнул дымящей сигаретой над столом, – слухи.

– Так я тебе расскажу, – покивал без всякой улыбки, мрачно. – Расскажу. В общем, притащил с собой елку – новогоднюю, с игрушками, все как положено. В августе! «Давайте, ребята, Новый год отмечать». А?! Нормально, да? Само собой, пьянючий в драбадан. Подарки всем. Упакованные, все чин-чинарем. Дед Мороз в холле стоит, потеет. Словом, Новый год.

Осталось полсигареты.

Решил гнать это воспоминание.

Но оно пришло и полезло с мучительными подробностями. Прогнал решительно. Нет, возвращалось. Воспоминания бывают беспардонными. Безжалостными бывают. Сам ведь подвозил его тогда, в августе, с такой же новогодней елкой на багажнике к флигельку реанимации. Ехали медленно. Игрушки постукивали, осыпались разноцветными осколками. Прохожие оглядывались. Одна настырная ленточка конфетти все влетала в приоткрытое окно, умудрялась ужалить в глаза, сбивала пепел с сигареты на новые брюки. Вспомнил красные глаза его и неживую улыбку: «Вова попросил. Я, говорит, елку хочу. Говорит: папа, если не выживу, елки новогодней не увижу. Попросил, чтоб я привез, чтобы Новый год. Очень любит Новый год мой Вовка».

Нет, все-таки прогнал. Хватит, хватит! Хватит, сказал! Кыш!

– Вот такие плюшки-пирожки, Кирилл. Надо что-то решать.

Максимум на три затяжки. А потом – надо что-то ответить. Шторы надвигаются, прут, пузатые, плотные, и вдруг – ффф – обвисают, ползут обратно к окну. Сквозняк, кстати, ничуть не спасает.

– Слушай, Антон, а число-то какое было?

– Когда?

– Тогда, ну, когда с москвичами все это, с елкой. Тот собрался отвечать насчет числа, но вдруг вспомнил что-то другое – сказал, окончательно чернея:

– Да, точно. Шестое августа было. И сын его… Шестого, да?

Последняя затяжка.

– Значит, пять лет, как Володька его умер. Шестого августа, точно.

Окурок сморщился, калачиком улегся в общую кучу. Вымазал палец о вонючий лежалый пепел. Брезгливо – не стал даже платок искать – вытер о шелковую внутренность кармана. Сказал:

– Вот и я забыл. Не позвонил. Замотался совсем. Как мы могли забыть, а?

Палец все равно воняет. Тьфу, воняет как… Лучше не молчать. Молчание шлепается в комнату, как вырезанная опухоль в таз. Отвернуться от самого себя. Пачка пустая. И карман теперь будет вонять.

Антон снял галстук. Стук-стук. Пухлые пальцы по стеклянной столешнице. Остаются матовые отпечатки. Стук-стук-стук. Какая-то мелодия. Стук, стук-стук.

– Ты когда его видел?

– Вчера.

– И как? Снова пьян?

– Да.

– А в пятницу договор надо подписывать. Я все, конечно, понимаю, но… Что нас ждет? Опять какая-нибудь… елка?!