Луиджи Малерба - Змея

На террасе аэропорта всегда полно народу, по-моему, все только и ждут, когда какой-нибудь самолет в один прекрасный момент рухнет или взорвется в воздухе, никто в подобных мыслях, конечно, не признается, но это так. А я до глубины души восхищаюсь самолетами. С террасы аэропорта было видно, как с разрывающим горячий предвечерний воздух ревом взлетают «каравеллы» и «кометы», такие сверкающие, с удлиненными мордами, больше похожие на рыб, чем на птиц. Я объяснил Мириам, как работает реактивный двигатель. Мириам думала, что струя газа ударяет в воздух, а я пояснил, что она ударяет в самолет. Чтобы было понятнее, я привел в пример пулемет, поставленный на рельсы: пулемет, стреляя, откатывается назад не потому, что воздух оказывает сопротивление пулям, нет, пули пролетают через него с огромной быстротой, просто он оказывает давление на казенную часть. Потому и у реактивных самолетов скорость тем выше, чем меньше воздуха, чем он сильнее разрежен, а ракеты достигают наибольшей скорости там, где воздуха и вовсе нет, то есть в безвоздушном пространстве между Землей и Луной, между Землей и звездами Вселенной. Мириам была в восторге от моих пояснений и попросила объяснить ей еще что-нибудь. Я сказал, что людям есть чему поучиться у самолетов, но этого она уже не смогла понять.

Поршневой мотор, заметил я, рассказывая Мириам о двигателях, — уже вчерашний день, чем больше его усовершенствовали, тем больше усложняли, тогда как реактивный самолет много проще, потому что ракетные двигатели еще только осваиваются, но потом и они очень усложнятся и понадобится изобрести что-нибудь другое. Мириам хотела слушать еще и еще. Я объяснил ей, что керосин — это не что иное, как нефть, и не такой уж он особенный, как может показаться по названию. Я сказал, что в реактивном двигателе нет сцепления и что от изобретенного Леонардо принципа сцепления уже отказались, хотя Леонардо безусловно гений. А моторы внутреннего сгорания основаны еще на принципе сцепления.

Вокруг нас на террасе была уйма народу, и мне не хотелось пускаться в сравнения, глядя, как самолеты один за другим взмывают в небо. Но если бы я все же занялся этим, сравнения были бы не в пользу публики, да и нас с Мириам тоже, со всеми этими нашими рассуждениями и спорами, которые, к счастью, вроде бы кончились. Хотя мне только показалось, что кончились. Мириам первая вновь завела разговор прямо там, на террасе аэропорта «Фьюмичино», под рев самолетов. Я сказал ей: ради Бога, давай больше не будем вспоминать об этой истории, ведь то, что мне надо было узнать, я уже узнал. Аминь. Но ты все-таки учти, что я никогда не запиралась в кабине Курзала с тем волосатым парнем, сказала Мириам. Она, видите ли, отпиралась ото всего, сказанного раньше. Но я в таких делах неумолим и начал все сначала. По пути в Рим в машине мы все время только и делали что говорили о том волосатом типе, который три года назад у меня на глазах заперся вместе с ней в кабине Курзала. И снова выплеснули друг на друга все, что уже было сказано. Когда мы доехали до больницы Форланини, Мириам все-таки призналась, что девушкой, которая вошла тогда в кабину, была действительно она. Теперь ты понимаешь, что сделала меня рогоносцем? спросил я. Да, сказала Мириам.

Мы уже выехали на бульвар Трастевере, и тут Мириам попросила, чтобы я высадил ее на трамвайной остановке. Хочу поехать на трамвае, я устала от машины и от всех этих самолетов, сказала она. И ни за что не соглашалась, чтобы я отвез ее домой. Обиделась, что ли? Не знаю.

Перед своим магазином я увидел собаку старухи-соседки с третьего этажа. Собака обнюхивала витрину, и я дал ей пинка. Но тут явилась привратница и стала защищать эту тварь, мол, надо думать, что делаешь, и не бить собак ногами.

— Ах, вот как? — сказал я.

— Не забывайте, что и собаки — твари…

Меня как молнией ударило. Чьи, чьи твари? Я побежал следом за привратницей во двор.

— Так чьи они, по-вашему, твари? — допытывался я.

— Сами прекрасно знаете чьи, — сказала она. Привратница не пожелала удовлетворить мое любопытство и ответить на заданный вопрос, но я не отставал:

— Так чьи же твари, ответьте мне, пожалуйста, чьи?

Но добиться, чтобы она назвала Его, я так и не смог. Наша привратница — женщина очень упрямая и подозрительная.

— Возможно, я поступил неправильно, дав пинка собаке синьоры с третьего этажа. Допускаю. Но вы сказали, что я не должен был этого делать, потому… потому что собаки— твари… Чьи же они, интересно, твари?