Андрей Столяров - Не знает заката

Впрочем, ничего необычного в его действиях не было. Кафе это, кстати, носившее скромное название «Орион», нашел сам Борис в одну из прошлых своих «петербургских» поездок. С его точки зрения, оно имело ряд неоспоримых достоинств. Во-первых открыто с семи утра, так что если даже и приезжаешь на раннем поезде – пожалуйста, небольшой зальчик с пятью-шестью столиками к твоим услугам. Обстоятельство, кстати говоря, существенное. Деловая жизнь в Санкт-Петербурге, как и в Москве, начинается не раньше десяти-одиннадцати часов. Куда деваться приезжему? Особенно, если дождь, мокрый снег, холод, слякоть на тротуарах. Петербург обычно погодой не балует. А во-вторых, кафе это хоть и находилось в относительной близости от вокзала, но в таком месте, что далеко не каждый мог о нем знать. Неизбежной вокзальной толкучки там не было. Борис, чаще всех ездивший в Петербург, клялся-божился, что более двух-трех людей он тут никогда не видел. Тоже, знаете, фактор немаловажный. Ведь устаешь от людей. Хочется забиться куда-нибудь в дальний угол. И наконец, главным, по крайней мере с его точки зрения, было то, что кофе в этом заведении подавали вполне приличный. Кофе Борис разве что не поклонялся. Когда он произносил «мокко» или «арабикум», глаза его затуманивались, а пальцы начинали непроизвольно двигаться в воздухе. Он будто пересыпал что-то невидимое. Казалось, лицо его овевает ветер пустыни, ноздри втягивают жаркую сухость песка, глаза видят ниточку каравана, бредущего между барханов. Он любил цитировать рассуждение Ибн Мусада о том, что в кофейных зернах скапливается эманация солнца; человек, пьющий кофе, усваивает энергию Космоса непосредственно, это возвышает его, защищает от земных неурядиц. Рассуждение из трактата «О скрытой сущности мира», шестнадцатый век. Причем Борис обязательно добавлял, что вот чай, например, по своему духу – это не европейский напиток. Чай завезен к нам с Востока, где принципиально иные понятия об аксиоматике бытия. Поэтому чай – успокаивает, умиротворяет, а кофе – будит, требует деятельностной активности. Кофе пришел к нам с Юга. Ислам – это продолжение христианства…

Кстати, именно из-за этих его неосторожных высказываний нас считали придерживающимися исламской ориентации.

Мнение, надо сказать, не слишком приятное.

Бориса это, впрочем, не волновало.

– Начихать, – говорил он. – Главное, что у нас есть внятное позиционирование. Ради бога, пусть нас этикетируют по этому признаку. Ничего, ярлык в данном случае важнее реального содержания…

В одном он был прав. Кафе и в самом деле выглядело прилично. Чистенькие столики – на двух, от силы на трех человек, лохмы фиолетовых традесканций, подсвеченные откуда-то изнутри. На стенах, декоративно шероховатых, – графические изображения Петербурга: корабль, окутанный дымом пушечного салюта, силуэт Невского, силуэт Петропавловской крепости. Что хорошо, действительно почти нет посетителей. Лишь в углу, попыхивая сигаретами, отдыхали за бокалом вина две девицы, профессия которых не вызывала сомнений. Обе повернулись ко мне, впрочем без особого интереса, и я ответил им взглядом усталого, не привлекательного человека: дескать, бедный, честный командировочный, приехавший на два дня, замотанный своими проблемами. Девицы продолжили разговор. Между прочим, как я мельком отметил, обе – молодые, обе – исключительно симпатичные. И пока я брал кофе у третьей девицы, распоряжающейся за стойкой, пока нес чашку к столику у окна, пока устраивался, зная, что сидеть мне здесь следует не менее часа, я расслабленно думал, что конкуренция все-таки – великое дело. Разве можно сравнить этих путан с тем, что было еще совсем недавно? Никакой ярко-соломенной гривы, отталкивающей вульгарностью, никаких малиновых губ, жирных от ядовитой помады, никаких откровенных мини и декольте вот досюда. Наоборот – сдержанный элегант, приглушенные, со вкусом подобранные тона, на одной – даже костюмчик, обшитый по лацканам тонким темным шнуром. Такую можно и в театр пригласить. И в филармонию, и на выставку. И если бы не их вечерние одеяния, все-таки выглядящие в девять утра несколько вызывающе, я решил бы, что это студентки, которые перед лекциями забежали сюда на чашечку кофе.

Впрочем, одно другого не исключает.

И я был настолько погружен в эти мысли, объятый тишиной, свободой, солнечным утром, ошеломляющим после дождливой Москвы, одиночеством, неизвестностью, которая на меня надвигалась, что не сразу заметил, как возле моего столика кто-то остановился и услышал вопрос, когда его задавали, наверное, уже в третий раз.