Сергей Шикера - Египетское метро

«Это что, шутка?»

«Я же вас только что предупреждал. Это вполне серьезное предложение».

«Так. Серьезное предложение. Хорошо... – Юлик поджимает губы и вытягивает их в ниточку. – А ну, позовите его сюда!»

«Я вам сказал: это невозможно».

«Ах, невозможно... – Юлик размеренно кивает. – Ну тогда я сам!»

Он вскакивает, опрокидывая за собой стул, и бежит в коридор; я кидаюсь за ним; меня обгоняет Марина; она перехватывает Юлика у входной двери и, замахнувшись сковородой, кричит:

«А я вот сейчас как пере**у тебя этой сковородкой, так ты у меня не то что без языка, без головы останешься, козёл!»

Юлик замирает и, не мигая, смотрит на Марину. Я отпираю дверь и говорю:

«До свидания».

«Хорошо-хорошо... хорошо... – говорит Юлик, поворачиваясь то ко мне, то к Марине. – Мы еще посмотрим. Мы тоже умеем шутить. Мы так пошутим в нашей газете, что вам и ему мало не покажется!»

«До свидания», – повторяю я.

Юлик выходит, и Марина запирает за ним дверь.

В комнате Фомы звучит какое-то печальное струнное адажио. Лицо Фомы мокро от слез.

«Ну что?» – спрашивает он и шмыгает носом.

«Язык не продается».

«Жаль. Кстати, звонил наш тезка, писатель, сказал, что в городе, зайдет».

«Наш тезка?!»

«Ну писатель. Фома. Помнишь такого?»

«Ах, этот! Конечно, помню!»

Открывается дверь, и Марина командирским голосом объявляет:

«Обед!»

***

Немного воспоминаний.

«А теперь после музыкальной паузы – скажу вам по секрету, мой напарник от переизбытка чувств пытался тут под этот полонез из убойного тройного бетховенского концерта даже сплясать – итак, после музыкальной паузы мы предлагаем вам послушать два коротких рассказа нашего постоянного слушателя и корреспондента Фомы. Надо сказать, редкая радиопередача обходится без своих радиослушателей...»

(убирая звук) «Что ты несешь, пьяная ты морда?! Ты только хотел сказать, что Фома – это редкое имя…»

«А я не сказал?»

«Нет».

«Ах ты ж. Кстати, тебе не кажется странным такое совпадение: ты – Фома, я Фома, и нам приходит письмо от Фомы?»

«Нет, не кажется. Может быть, он псевдоним в честь нас взял».

«Думаешь?.. А что? Вполне может быть. Решил подольститься. Ты же знаешь, какая это изворотливая публика – писатели…»

«Ты читать будешь?»

«Буду. Включай».

«Поехали».

«Итак, рассказ Фомы “Братья”.

Давно пора было это сделать, да всё как-то руки (грубые, заскорузлые руки водилы) не доходили. А тут вспомнил за ужином, что у Мишки-то через неделю день рождения и, чтоб уж больше не откладывать, отодвинул пустую тарелку, попросил у сына листок из тетради и ручку и принялся писать: «Здравствуй, брат!». Его брат Михаил в это время за тысячу километров от него вскочил на подножку тронувшегося от рынка трамвая, надавил на стоящих стеной пассажиров, чтобы дать возможность закрыться дверям за спиной, и полез в карман за мелочью; «Вошедшие пассажиры, оплачиваем проезд!» – сказала, глядя на него поверх голов, кондукторша, чей брат в эту минуту крушил всё, что под руку попадется, гоняясь по квартире за своей полуодетой женой; брак её оказался неудачным, а последние два месяца, после того как мужа уволили с работы, просто невыносимым. Её брат по отцу теперь каждый день звонил и спрашивал: как дела; вот и сейчас он прижимал к уху трубку и с тревогой слушал длинные глухие гудки, свободной рукой поглаживая таксу Эмму. Брат Эммы, Карл Фридрих, как и она, попал в хорошую, обеспеченную семью: он (банковский служащий), она (домохозяйка) и двое детей; младшую девочку звали Варей, ее брата – Никитой. Никите уже в два года поставили нехороший диагноз, без всякой надежды. Теперь Никите было восемь, и он целыми днями изрисовывал бумагу какими-то каракулями, красным и чёрным фломастерами. Это была хроника многолетней войны братьев Муху (красный) и Хуху (чёрный). В конце концов лист бумаги покрылся сплошным чёрным цветом. «Хуху победил!» – закричал Никита и, вымазав закрашенным листком хохочущее лицо, побежал к родителям, смотревшим в это время в другой комнате фильм об убийстве американского президента Джона Кеннеди, после которого, как известно, президентом решил стать его младший брат, Роберт, которого тоже застрелили, после чего из братьев Кеннеди остался в живых только самый младший, Эдвард, сенатор, о котором всегда ходили слухи, что он такой же ходок, как и его старший брат Джон, убийство которого (Даллас, штат Техас, 1963 год) показывали по телевизору. Но в самый момент убийства по экрану пошла сильная шумная рябь – это сосед Шевченко включил электродрель, чтобы просверлить несколько дырок в стене для установки аквариума, в чем ему обещал помочь его двоюродный брат Олег, который по дороге к нему завеялся с одной девицей, Верой, на которую он давненько положил глаз и теперь, встретив её в лёгком подпитии, решил этим воспользоваться; он угостил её стаканом кагора и они, прихватив с собой еще бутылку, отправились домой к Вере на массив, где она жила одна. Единственный брат Веры уже три года лежал на 1-м Загородном кладбище. Где-то раз в полгода к нему на могилу приходила маленькая миловидная блондинка и подолгу сидела и плакала. Как и Вера, она тоже была совершенно одинока, поскольку ее брат, 23-летний Вадим Ш., отбывал срок в колонии строгого режима за убийство по пьяному делу жениха своей сестры. Сидеть ему было тяжело, и единственным утешением в последнее время была переписка с девушкой Олей из Краснодара, которая вместо своей прислала ему фотографию подруги, у которой брат работал фотографом в фотоателье и умел делать очень эффектные фотопортреты. Брат подруги однажды предложил Оле сняться обнаженной, так что лица ее не будет видно, но Оля не согласилась, потому что поняла, такой вариант он предложил не потому, что щадил её стеснительность, а потому, что она была некрасивая (она и в самом деле была страшненькая). Чтобы заработать денег на пластическую операцию, Оля пошла работать реализатором на вещевой рынок, куда её устроил брат одноклассницы, который через год после этого ушёл в монастырь. В монастыре он пока был послушником, ждал пострижения и жил в одной келье с братом Досифеем. Брат Досифей в своей прежней жизни воевал в Карабахе и Чечне и, когда попал в плен, дал обет, что уйдет в монастырь, если выживет. В миру у него остались только мать и дядя, брат матери, с которым мать никогда о своем сыне не говорила, потому что тот терпеть не мог всего, что было связано с церковью, а монахов называл «вонючими». Ещё брат матери терпеть не мог правительство, жидов, коммунистов, масонов, косоглазых и черножопых. Он увлекался внеземными цивилизациями и изо всех сил ждал встречи с братьями по разуму. Чтобы вызвать их на контакт, он накупил стальной проволоки и ещё много всяких железок и каким-то затейливым образом выложил всё это хозяйство на заливном лугу за рекой, рассчитывая, что именно здесь контакт и состоится. На этом лугу, тепло одевшись и прихватив бутылочку, он часто проводил ночи. Однажды утром его, насмерть замёрзшего, нашла почтальонша Свиридова. Свиридова была круглой сиротой, и братьев у нее не было.