Егор Радов - Якутия

Эвенкия произрастает во всем, как истинная страна, существующая в мире, полном величия, счастья и

добра. Волшебство есть ее секрет, любовь есть ее причина, звезда Чалбон есть ее венец. Ее дождик есть ее землишка под солнышком, которое есть ее творец. Ее история началась со сверх-яйца, разбитого лягушкой в реке Пук-пук; ее богатыри бились с великим мамонтом Сэли, угрожавшим ее реальности и чуду; ее девушки были знойными, словно радость сосков любимой; ее змеи были зверски глупы и бесстрашны. Ее почва подобна песку веков, ее лик похож на свет тайн бытия, ее водопады огромны, как священная гора, ее вершины величественны, словно небо над морем. Сэвэки из Сюнга создал ее братьев, дунув в ил. Софрон из Тимптона омыл свои руки в ее водах, напоминающих грезы души. Хек из фон Мекки озарил ее закат святой водичкой из себя. Ее наименование звучит: Э-вен-ки-я, и только так, блин. И Эвенкия есть божество на палке.

Когда она возникла, свет померк в глазах автора, ее выдумавшего и воплотившего в пот и кровь. И сказал он: <���Бабах! Пусть будет цвет!> И стало так: охрой покрылись спины рыб, зеленью воссияли животики птиц. И увидел тот, что это херово, и смазал эту краску одним росчерком своего могущества, и обрезал все сущее, утопив в великом пруду, и затопал, и захлопал, и Эвенкия выплыла из ночи Ничто, как славная пава, и утвердилась она посреди, а под ней установилась вонь, зад, зындон. И когда ее кони понюхали друг у друга писки, ее сердце вознеслось над звездой и луной, а ее блеск достиг очей мировых чар. И когда ее тряпоньки стали главным прибежищем, а ее тапочки ликвидировали первородственный грех, ее дух стал смыслом блаженства небесного и сокровищем сна. А океан омывал ее, словно ласковый кейф, и ветер овевал ее, будто влюбленный муж.

Название есть ее сила, маразм есть последнее, что остается. В глубине ее главной пещеры спрятан ключ от сундука жертвенных слез, пролитых героем над гробом своей любви; в дупле ее святого дерева сокрыт клад ее свободы, достигнутой в борьбе за ее гордость; в груди ее старейшины клокочет благородный гнев правды; в омуте ее цели виднеется золотой шар.

Главное слово, когда-либо произносимое, главная буква, когда-либо начертанная на скрижалях, главный звук, когда-либо изданный пророком - все это есть Эвенкия. Эвенкия - страна чудес и морей, женщин и пальм, желтого и синего. Ее воины мускулисты, как обезьяны, и быстры, как гепарды. В бою они налетают незаметно, как комары, и разят наповал, как пятьсот вольт. Они пьют великое вино славы в чертоге своей страны и спят чутким солдатским сном на ложах вечной любви. Их дух горит, словно звезда, влекущая чистые души, и их руки держат луки, готовые смотреть в цель. Если придет враг, то их позовет бог, и если выступит чужой царь, то наступит ослепительный день. Победа, словно оргазм, осенит напряженный онанизм войны; труба, будто тромбон, продудит прекрасные ноты свершившегося свершения; герой, как вождь, поднимет вверх гордую правую руку; и на небе появится большая розовая буква <���Э>.

Эвенкия - мечта о высшей прелести, обетованное пространство теплого льда, страна мужчин, готовых дать отпор и зажечь костер, прелестное пристанище танцующих жриц, чарующее чудо. Она весела, она говорлива, она мудра, она бурлива. Ее лес есть ее желтоватая лужица у пригорка, на котором всегда возвышается храм.

И ее тайна есть ее река, когда она вяло течет по грязной божественной равнине, чтобы влиться в ужасающую глыбу океана; а ее загадка есть ее небо, распростертое над мерзлой землей наподобие преображенного церковного купола. Ее имя возникло единственно возможным названием, и никто не в силах был вымолвить его; и се имя открылось народу, словно истина, или книга, и все были озарены <���Э>, <���В>, <���Е>, <���Н>, <���К>, <���И>, <���Я> - его буквами. Ее имя сперва замерзло, словно пойманный тигр, а потом взвилось вверх, как знамя. И отныне это есть.

Когда Бог сказал имя, пророк услышал слово. Когда Сэвэки послал лягушку за миром, Жужуки засунул себе палец в нос. Когда Чалбона возжелал Цолбон, Рокаускас выпил с Кукаускасом. Когда четыре дочери облачного господина взглянули на нечто неведомое, существо, владеющее ключом, сказало <���пук-пук>.

Ее Бог есть говно. Ее Бог есть уборная. Ее Бог есть чемодан.

Ее Бог есть ее имя, лучший эвенк, палец эвенка, засунутый в половую щель. Ее Бог есть река, летящая над черным океаном, сковавшим собой солнечный простор, ее Бог есть море, плещущееся возле дерева познания смерти, ее Бог есть Бог. Ее бог есть один из ее четырех богов; ее бог есть никто, или Ничто. Бог неотвратим, как Эвенкия, бог неисповедим, словно путь, бог несотворим, словно материя в одной из идей, бог недостаточен, будто смысл без бреда. Не-бог есть ее река, летящая над океаном, обнимающим мир, не-бог есть море, замерзшее у ног размышляющего царя, не-бог есть что-то невозможное, невыразимое, незнакомое, не-бога нет. Бог есть бог без не-бога, и не-Бог есть Бог в боге. Без Бога нет бога, и не-бог есть Бог. И Эвенкия, и Эвенкия есть.