Павел Пепперштейн - Военные рассказы

И в этой поверхности обнаружить миры, бесчисленные, неведомые, дикие, бескрайние просторы. Неосвоенные земли. О, я мог бы рассказать людям об этих мирах, раскинувшихся под их ногами. Я мог бы поведать о щелях между половицами, об этих ущельях, рассекающих древесные плато, на дне которых тонкая серая пыль лежит как смесь снега и тумана. Я мог бы рассказать о застывших каплях лака, красноватых словно кровь или желтых как янтарь, и в этих каплях, как в мутных увеличительных стеклах, вспучиваются и разрастаются древесные волокна половиц, я мог бы рассказать о крошечных насекомых, что бегают между паркетинами, о капризах линолеума, о его вязких и немного липких волнах, несущих на себе орнамент – кто не купался в этих морях, тот не знает. Я мог бы написать книгу о коврах, ковриках, ковровых дорожках…

Мог бы много тайн поведать о мраморе, граните, кафеле и других подобных галактиках. Мог бы поговорить об асфальте летом и зимой, об асфальте до и после дождя… Я мог бы рассказать о том, каковы все эти материалы на вкус, как изменяется их запах, как пахнут следы старых тапочек и следы дамских сапожек… Я мог бы пропеть песню о выщербинах, об отколотых кусочках плитки, о царапинах, оставленных мебельными ножками или коготками домашних животных, о вмятинах, оставшихся на месте передвинутых вещей, об электрических розетках, плинтусах…

Я мог бы открыть людям целый мир, но зачем?

Этот мир и так открыт для всех – для каждого, кто ляжет на пол. Но это делают только дети или пьяные.

Но я, взрослый и трезвый человек, лежу на полу не первый год. Когда лежишь на полу, возникает много новых желаний, новых фантазий. Я пересказывал их Анне, она под эти рассказы рисовала эскизы для полов, для нашей новой квартиры…

Вы отнеслись к делу с душой, поработали на совесть, ведь вы понимали, что работаете для человека, который единственный сможет по-настоящему оценить ваше искусство, глубоко проникнуть в суть вашего дела. Вы вправе гордиться вашей работой. Но, кроме гордости за хорошо сделанное дело, вы получите и деньги – вдвое больше той суммы, что обозначена в нашем договоре как сумма вашего гонорара. Это знак благодарности от меня и моей жены.

– Я принес вашей жене цветок, – растерянно сказал Йогурт.

– А это вы зря. Она не переносит цветов.

Бросьте его в окно.

Гуров, не отрывая лица от пола, указал на приоткрытое на улицу окно. Йогурт повиновался – он подошел и бросил цветок в окно. Проследил, как он упал на асфальт бульвара и остался лежать там, на этом ночном асфальте, яркий и прекрасный.

– А теперь идите, – сказал Леонид, – я хочу еще побыть здесь один. Полежать во всех комнатах.

Почувствовать телом душу своего нового дома.

Мне здесь жить. Леонид снова поднял руку. Йогурт наклонился, снова пожал эту протянутую снизу руку – и вышел.

После этого он видел Анну еще раза два или три, в какой-то суете, в присутствии еще каких-то людей. Затем работа была закончена, Йогурт получил деньги (вдвое больше, чем он рассчитывал), и он больше ничего не слышал о Гуровых, пока не минуло около месяца или даже чуть больше.

Как-то раз утром он пришел, как обычно, на работу во «Флорз», и ему сразу же сказали, что его дожидается посетитель. Йогурт взглянул издали на этого посетителя, который сидел в кресле, напротив рабочего стола Йогурта. Какой-то старик.

Одет как-то по-курортному, в белый парусиновый костюм, в белой украинской рубашке с мелкой вышивкой по вороту, в белых туфлях. На коленях он придерживал белую летнюю шляпу.

«Это еще что за летний букет?» – подумал Йогурт, пытаясь на глаз определить размер и тип работ, которые могут быть интересны такому старику.

На вид старик неопределенный – такой может быть и англичанином, живущим в Москве по чудачеству, и старым партаппаратчиком, чьи дети преуспели в бизнесе и только что преподнесли старику новую квартиру в центре, где он собирается наложить точно такой же паркет, какой был у него в маленьком кабинете на Старой Площади.

Йогурт приблизился к старику.

– Вы – Евгений? – спросил тот.

– Да.

– А меня зовут Сергей Сергеевич Курский, – старик протянул визитную карточку, на которой значилось: Сергей Сергеевич Курский. Больше ничего написано не было.

– Видите ли, я когда-то работал в Московском уголовном розыске следователем по особо тяжким преступлениям. Я давно на пенсии, живу в Крыму.

Иногда со мной советуются… Но тут произошло одно дело, и мой ученик Юрасов назначен вести следствие. Он позвонил мне почти в отчаянии. Он позвонил и попросил приехать, помочь ему в этом сложном деле. Я не смог отказать. Так что я здесь как помощник следователя, если желаете. Хотя официально я целиком и полностью частное лицо.