Виктория Токарева - Тихая музыка за стеной [сборник]

А в дальнейшем – как получится. Хочется себе позволить – позволь.

Не хочется – дело твое.

Существуют органы чувств: зрение, слух, обоняние, осязание. В случае с Франком: смотреть особенно не на что. Нюхать его не хотелось. Осязать тем более. Но вот слушать… Когда Франк начинал что-то рассказывать, расцветали сады Семирамиды. Говорить он умел и любил, при этом глубоко знал предмет, о котором говорил. Просвечивал острый ум, юмор, анализ. ИНТЕРЕСНО – вот главное слово возле Франка. Хотелось слушать и слушать, и постепенно он становился красивым, несмотря на залысины, мятость и перхоть, как будто кочевал на мельнице, спал на мешках с мукой.

Михайло был поставлен в известность.

– Я уезжаю в Ялту на две недели, – сообщила Алла.

– Ты вернешься? – спросил Михайло.

– Куда же я денусь? В Турцию уплыву?

– Отберут…

Михайло всю жизнь опасался за свое счастье, но ревновал тихо, не устраивал сцен и дознаний. Не пытался бежать впереди паровоза. Уповал на судьбу, на Божью милость и на тяжелый якорь Славочку.

Бархатный сезон был на исходе. Много купались: перед завтраком и перед обедом, а потом весело усаживались в гостиничном ресторанчике с мокрыми волосами. Ходили почти голые, как в раю. Алле нравилось свое стройное загорелое тело, и другим оно тоже нравилось.

По вечерам отправлялись смотреть закат. Небо становилось воспаленно-розовым с лиловыми штрихами. Солнце неуклонно устремлялось к морю, касалось его и медленно проваливалось. Горизонт сразу менялся. Впечатления каждый раз были величественны и неповторимы. Вспоминались чеховская дама с собачкой и Гуров, которые тоже смотрели на закат, и, может быть, на этом же месте.

Франк любил работать по ночам. Дурная привычка: работать ночью, а потом спать до часу дня. Теряются лучшие утренние часы. Но Алла так устала от безделья Михайлы, от его оскорбительной праздности, что любая деятельность, а тем более умственная, приводила ее в тихий восторг.

Франк сидел, как правило, за маленьким гостиничным столиком, поддерживал рукой голову. Голова тяжелая, килограммов пять весит. Мозгов много.

Алла ставила перед Франком мытые фрукты, ей нравилось его обслуживать. Франк отвлекался от своих листков, взглядывал на Аллу отрешенным взором. Он ее не видел. Он был там, в своих страницах. И это ей тоже нравилось. Алла не любила, когда мужчина полностью погружается в женщину и сидит там по самую макушку. Как в болоте. И ждет, когда засосет. Чавкнет над головой.

Секс с Франком оказался не ярким. На троечку. Удовлетворительно, но посредственно. Михайло больше умел. Но для Аллы секс – не главная составляющая. Гораздо важнее общие беседы.

Беседы с Франком запоминались до последнего слова. Он рассказывал про Горького и Андрееву, про Савву Морозова и баронессу Будберг. Алла слушала и мотала на ус: под лежачий камень вода не течет. Надо быть активной, как Будберг, проявлять личное участие. А иначе так и просидишь с тусклым Михайло, будешь перебирать картофельные очистки.

Франк подсказал Алле тему для диссертации. Пообещал быть руководителем.

Жизненный горизонт раздвигался вдаль и вширь. Жизнь обещала быть интересной.

Франк писал книгу о царской семье.

Он взял с собой несколько фотографий, в том числе неизвестных. Алла подолгу всматривалась в принцесс. Ангелы во плоти. Мальчик – гений чистой красоты. Переворачивал душу. Царица постоянно чем-то недовольна. Наверное, чувствовала, бедная. А может, была спесивая от природы.

Царь Николай – олень. Оленьи очи. И скромность плюс достоинство. На царя не тянул. В нем не было царского величия. Но в величии столько глупости. И хорошо, что не было…

А вот групповая фотография расстрельной команды. Не лица, а рожи. Рвань. Шпана. Бандитская группировка. Сидят – тупые и гордые. Есть чем гордиться.

Фотографии говорили больше, чем слова.

– История – как женщина, – рассуждал Франк. – Ее или любишь, или ненавидишь.

Алла хотела спросить: «А меня ты любишь?» Но не спрашивала. Не хотела рисковать. Он мог сказать «да». Или «нет». Любой ответ потянул бы за собой проблемы.

Интрига висела над головами, как луна в ночном небе. Чувство зрело медленно, как зимнее яблоко. Антоновка, например…

После ужина сидели в холле и резались в дурака: трое на трое. Играли на деньги. Иначе неинтересно. Должен быть хоть какой-то смысл у любой глупости.

Выигрывали – проигрывали, входили в азарт. Алле везло, но вдруг…

Раздался междугородний звонок. Дежурная, сидящая за стойкой, сняла трубку и позвала Аллу.