Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

Крис оказался очень неловким. Он неуверенно держал меня, как будто стесняясь. Он наступал на мои розовые балетные тапочки. Но я была тронута тем, как он старался делать простые шаги, и не могла объяснить ему, что все его таланты кроются в голове и тонких нервных руках художника. По крайней мере, на ноги они точно не распространялись. Все-таки было что-то трогательное и нежное в этом вальсе, простом и романтическом, так не похожем на атлетические балетные вальсы, от которых задыхаешься и обливаешься потом.

Когда на пороге наконец появилась мама с бесподобным белым костюмом для «Лебединого озера»: с отделанным белыми перьями лифом, плотно прилегающей к голове шапочкой, туфлями и трико, через которое просвечивала кожа, – я испустила радостный вопль.

О боже, наверное, в тот момент я подумала, что любовь, счастье и надежда снизошли на наш чердак в образе огромной, покрытой атласом и перевязанной фиолетовой лентой коробки, принесенные человеком, которому я была действительно небезразлична, но по подсказке другого такого же человека.

Через некоторое время Крис мог танцевать вальс и фокстрот. Учиться чарльстону он отказался:

– Не путай меня с собой, я не собираюсь учиться всем танцам, потому что в мои планы не входит появляться на сцене перед публикой. Все, что мне нужно, – это уметь танцевать с девушкой на танцплощадке и не выглядеть при этом ослом.

Я танцевала с рождения. Не было ни одного танца, которому бы я не могла или не хотела быстро научиться.

– Крис, пойми, ты не можешь всю жизнь танцевать вальс или фокстрот. Каждый год приносит изменения. Танцы меняются, как мода на одежду. Ты должен не отставать от времени, быть в курсе. Давай потанцуем джаз, чтобы ты размял свои скрипучие суставы, а то они у тебя скоро перестанут сгибаться, потому что ты постоянно сидишь и читаешь.

Я прекратила вальсировать, подбежала к проигрывателю и поставила новую пластинку «Собачья жизнь».

Подняв руки, я принялась вращать бедрами.

– Танцуй рок-н-ролл, Крис, ты должен этому научиться. Вслушайся в ритм, расслабься, покачивай бедрами, как Элвис. Давай-давай! Держи глаза полузакрытыми, и ты будешь выглядеть ленивым и сексапильным, и не забудь надуть губы, а то ни одна девушка тебя не полюбит.

– Ну и пускай не полюбит.

Он произнес это без всякого выражения, с загробной серьезностью. Никто не мог заставить моего брата делать что-то противоречащее его собственному представлению о себе, и, честно говоря, я любила его именно таким: сильным, решительным, стремящимся быть самим собой, даже если это давно вышло из моды. Мой сэр Кристофер, рыцарь благородства.

У себя на чердаке мы управляли природой, как боги, и меняли времена года по собственному желанию. Убрав цветы, мы повесили на их место осенние листья, коричневые, алые и золотые. Если мы проживем здесь до снегопада, то заменим снежинки бумажными поделками собственного изготовления, заблаговременно вырезанными нами на всякий случай. Из белой, серой и черной бумаги мы сделали стаи диких гусей и уток и выстроили их клином, направленным на юг. Делать птиц было легко: продолговатый овал вместо туловища, шар вместо головы. Они напоминали мне слезинки. С крыльями.

Когда Крис не сидел, уткнувшись носом в книгу, он писал акварельные пейзажи с покрытыми снегом холмами и замерзшими озерами, на которых маячили фигурки людей, катающихся на коньках. Иногда на картинах появлялись занесенные снегом домики, красные и желтые, с клубящимися из труб дымками, а на заднем плане поднимался едва угадывающийся в туманной дымке шпиль церкви. Закончив один из таких пейзажей, он нарисовал поверх него оконную раму, и, повесив картину на стену, мы получили отличный вид.

Когда-то Крис был задиристым, вечно недовольным старшим братом. Но мы изменились, пытаясь переделать маленький чердачный мир вокруг нас. Мы часами лежали на старом, грязном матрасе с неприятным запахом и говорили не умолкая, строя планы на будущее, когда мы будем свободны и богаты, как царь Мидас. Мы собирались путешествовать по всему миру. Крис сказал, что он встретит и полюбит самую красивую, сексуальную женщину, которая одновременно будет талантливой, проницательной, обаятельной, остроумной и необыкновенно приятной в общении, она будет образцовой домашней хозяйкой, самой верной и преданной из жен, лучшей матерью, о какой только можно мечтать, и она никогда не будет ворчать, жаловаться, плакать, ставить его слова под сомнение или впадать в черную меланхолию, если он совершит непростительные ошибки, играя на бирже, и потеряет все их общее состояние. Она поймет, что он старался как мог для блага семьи, и он вскоре снова заработает массу денег благодаря своему уму и способностям.