Вирджиния Клео Эндрюс - Цветы на чердаке

Ретт Батлер был наряжен в кремовые брюки и коричневый бархатный жакет с жемчужными пуговицами, под ним был атласный жилет, ткань которого была украшена поблекшим от времени узором из красных роз.

– Пойдем, Скарлетт, – сказал он мне. – Мы должны бежать из Атланты, пока не пришел Шерман и не поджег город.

Крис привязал веревки, на которые мы повесили одеяла, служившие задником сцены, и наша аудитория из двух человек в нетерпении топала ногами, желая видеть, как горит Атланта. Я проследовала за Реттом на «сцену» и была готова дразнить и говорить колкости, флиртовать и околдовывать, чтобы разжечь в нем огонь, а потом броситься в объятия светловолосого Эшли Уилкса, но тут носок моей не по размеру большой и странно выглядящей старой туфли зацепился за рваную оборку, и я без всякого изящества растянулась на полу, продемонстрировав грязные панталоны с кружевами, превратившимися в драные лохмотья. Аудитория аплодировала мне стоя, посчитав падение запланированным.

– Пьеса окончена! – объявила я и начала срывать с себя пропахшую нафталином одежду.

– Пойдемте есть! – закричала Кэрри, готовая на все, чтобы увести нас с ненавистного ей чердака.

Кори надул нижнюю губу и осмотрелся.

– Как хорошо было бы, если бы у нас был сад, – сказал он так печально, что у меня заныло сердце. – Я не люблю качаться, когда цветы не раскачиваются вместе со мной.

Его льняные волосы отросли настолько, что касались ворота рубашки и завивались небольшими колечками, а у Кэрри волосы свисали до середины спины и напоминали каскады морских волн. Сегодня близнецы были в голубом – этот цвет мы носили по понедельникам. У нас был свой цвет на каждый день недели. Желтый был для воскресенья, а красный – для субботы.

Желание Кори заставило Кристофера задуматься. Он медленно и с явным одобрением оглядел чердак.

– Надо признать, этот чердак – довольно мрачное и тоскливое место, – задумчиво произнес он, – но почему бы нам не найти созидательное применение для своих творческих задатков и не превратить эту отвратительную гусеницу в великолепную бабочку? – И мой брат улыбнулся нам так убедительно, так подкупающе, что я немедленно поверила в его замысел.

Действительно, было бы здорово попытаться украсить это малоприятное место и подарить близнецам сияющий всеми цветами искусственный сад, где они могли бы, качаясь на качелях, наслаждаться окружающим видом. Конечно, нам не удастся украсить весь чердак, мы бы этого никогда не закончили, так он был огромен, и, кроме того, дедушка может умереть в любую минуту, а тогда мы уйдем, чтобы больше сюда не возвращаться.

В этот вечер мы не могли дождаться прихода мамы, а когда она наконец пришла, мы с воодушевлением рассказали ей о своих планах украшения чердака и превращения его в радостный сад, которого близнецы перестанут бояться. На миг на ее лице появилось странное выражение, но тут же исчезло.

– Ну, что же, – сказала она с улыбкой, – если вы хотите украсить чердак, надо сначала привести его в порядок. И я сделаю, что смогу, чтобы помочь вам.

Мама тайком принесла нам швабры, щетки для пола и целые коробки чистящего средства. Вместе с нами она без устали ползала на коленях, отскребая грязь с чердачного пола изо всех углов и под мебелью. Было удивительно, что она это умела: ведь когда мы жили в Гладстоне, всю тяжелую, нудную работу, от которой у мамы могли покраснеть руки и сломаться ногти, делала приходящая два раза в неделю домработница. Но, несмотря на это, мама, одетая в старые линялые джинсы и старую рубашку, с волосами, собранными в узел и заколотыми булавкой на затылке, была с нами. Я восхищалась ею. Работа была тяжелая, изматывающая, всем было жарко, но мама не проявляла никаких признаков усталости, а, наоборот, смеялась и весело болтала с нами.

Через неделю большая часть чердака стала настолько чистой, насколько это вообще было возможно. Потом мама принесла нам аэрозоль от насекомых, чтобы уничтожить тех букашек, что попрятались в щели во время нашей уборки. Мы выметали дохлых пауков и всевозможных козявок целыми ведрами. Мы выбросили их из заднего окна, и они скатились вниз по крыше и лежали у края, пока их не смыло дождем. Птицы устроили настоящий пир, и мы часами смотрели на них, усевшись на подоконнике. Мы не видели крыс или мышей, только их помет. Наверное, они выжидали, пока суматоха уляжется, чтобы выползти из своих потаенных нор и щелей.

Теперь, когда чердак сиял чистотой, мама принесла нам комнатные растения и островерхий амариллис, который должен был зацвести к Рождеству. Я нахмурилась, когда она сказала об этом, ведь к тому времени нас здесь уже не должно было быть.