Вирджиния Эндрюс - Семена прошлого

Тут встал Крис.

– Барт, – спокойно сказал он, – у тебя будет пятьсот тысяч долларов в год – такие деньги не бросают на ветер. И разве ты не понял, что все твои текущие траты и стоимость содержания этого дома обеспечиваются счетом в банке, записанным на опекуна? Так что все твои затраты будут оплачены не из твоего наследства. А пятьсот тысяч долларов в год – это больше, чем девяносто девять процентов людей в мире получают за всю свою жизнь. Сколько тебе еще надо, притом что существует гарантия оплаты любых твоих затрат? Эти десять лет пролетят как миг, и через десять лет ты получишь все, о чем мечтал.

– Сколько там еще в этой фигульке названо? – взорвался Барт, сверкая черными страшными глазами. Лицо его побагровело от ярости. – Пять миллионов – за десять лет, и что же останется через десять лет? Еще десять миллионов? Или двадцать, или пятьдесят, или миллиард – сколько именно?

Нотариусы пристально глядели на Барта.

– Я в самом деле не знаю, – холодно ответил Крис. – Но могу сказать с определенностью, что в тот день, когда ты окончательно вступишь в права наследования, ты будешь одним из самых богатых людей мира.

– Но пока ты один из самых богатых людей! – закричал Барт. – Ты! Из всех людей – ты, ты, который грешил более всех! Это несправедливо, несправедливо! Я обманут!

Он обвел всех нас гневным взглядом и хлопнул дверью, однако через секунду его голова вновь появилась в дверном проеме.

– Ты за это заплатишь, Крис, – с ненавистью провозгласил Барт. – Это плод твоих козней – сделать условие в завещании. Это ты уговорил нотариуса не зачитывать это место в тот день, когда я десятилетним мальчиком услышал завещание впервые. Это твоя вина, что мне не принадлежит то, что должно принадлежать!

Это всегда была вина Криса или моя.

Большая часть мучительно жаркого августа прошла у Джори в больнице; и вот пришел сентябрь с его холодными ночами, начав раскрашивать природу в цвета осени. Мы с Крисом сгребали опавшие листья в саду, а наутро их снова было полно.

Мы сваливали листья в глубокие рвы, поджигали и сидели обнявшись, глядя на огонь, который согревал наши озябшие лица и руки. Можно было беспечно смотреть на огонь и видеть, как он зажигает наши глаза и окрашивает кожу. У Криса был взгляд молодого любовника: он легко касался моих щек, гладил волосы, целовал шею, всячески открывая мне все новые стороны нашей любви, которая в зрелости стала только нежнее и глубже, нисколько не потускнев.

Дитя Мелоди все росло у нее в животе, а Мелоди все более замыкалась в стенах своей комнаты в этом пугающем ее доме.

Пиршество красок в природе всегда изумляло меня, заставляло застывать в ошеломлении; так было и в этом октябре. Это были те самые деревья, чьи вершины мы видели с нашего чердака в доме детства. Я почти видела теперь четыре детские головки, глядящие сверху на мир; близнецам только пять лет. Бледные личики задумчиво смотрят в закопченное стекло: как тогда нам хотелось той самой свободы, которую я ныне воспринимаю как само собой разумеющееся.

Призраки… снова мне видятся призраки наверху.

Боже, закрась все наши томительные дни серым цветом, молила я в те далекие дни. Боже, закрась серым нынешние несчастливые дни Джори, потому что ему больно глядеть на эту осеннюю красоту, когда он не может выйти из своих комнат. Зачем ему осень в горах, если он не может бродить по горным тропам, вдыхать эти запахи, танцевать на пожелтевшей траве, ехать верхом бок о бок с Мелоди?

Пустуют теннисные корты: Барт оставил их за неимением партнера. Крис и желал бы поиграть в теннис с Бартом в субботу или воскресенье, но Барт игнорирует его.

Большой плавательный бассейн, предмет восхищения Синди, был осушен, вычищен и закрыт на зиму. Окна перемыты, на них опущены зимние жалюзи. Позади гаража сложены в штабеля дрова, завезен уголь на случай, если выйдет горючее и электричество. У нас было все, чтобы благополучно пережить зиму, и все же я почему-то боялась ее приближения, как не боялась никогда в жизни, кроме тех дней, проведенных на чердаке.

Там, на чердаке, было холодно, как в Арктике. Теперь у нас с Крисом был шанс испытать на себе, каково же было зимой внизу, где мама проводила жизнь в окружении родителей и друзей, а также новообретенного любовника, в то время как ее четверо детей замерзали и голодали наверху.

В теперешней нашей жизни я больше всего любила воскресные утра. Мы с Крисом завтракали вместе в комнате Джори, чтобы он не ощущал себя оторванным от семьи, и лишь изредка мне удавалось уговорить присоединиться к нам Барта и Мелоди.