Вирджиния Эндрюс - Розы на руинах

– Ба-а-ти… – проговорила она с улыбкой, скрестив ножки, так что были видны шелковые трусики под шортами. – Ба-а-ти, поиглай! Поиглай с Синди!

Пухлые ручки протянулись к моей шее. Бог мой, она пытается «соблазнить» меня! Всего двух лет от роду – и уже знакома со всеми порочными ухищрениями женщин!

– Синди! – позвала из кухни Эмма, но меня увидеть она бы не смогла, потому что я низко пригнулся и был загорожен кустами. – Синди, ты там в порядке?

– Синди строит песчаный замок! – неожиданно для меня самого ответил будто бы и не я, а кто-то маленький, подавая голос в мою защиту.

Синди протянула мне свое любимое песочное ведерочко и желто-красную лопатку для песка.

Я сжал в кармане рукоять своего ножа.

– Крошка Синди, – начал я как можно ласковее, подползая к ней, – крошка Синди хочет поиграть в салон красоты, ведь правда, Синди?

– Ах, – захлопала в ладоши Синди, – ах, да.

Ее светлые волосы были чистые, шелковистые на ощупь. Я провел рукой по ее волосам и снял бант с хвостика. Синди засмеялась.

– Я не сделаю тебе больно, – сказал я, показывая ей красивую, инкрустированную перламутром рукоятку ножика. – Сиди, будто ты в салоне красоты… сиди и не шевелись, пока я тебе не скажу.

В комнате у меня был список новых слов, которые я должен был произносить по нескольку раз в день, тренироваться в написании и стараться использовать их по меньшей мере пять раз в день. Такое задание я дал сам себе, чтобы выглядеть как взрослый, чтобы казаться всем таинственнее.

«Непреклонный». Это означало, что все меня боятся, а я всем отказываю.

«Неизбежно». Означало, что рано или поздно придет и мое время.

«Чувственный». Плохое слово. Оно означало ту дрожь, которую я чувствовал, когда случайно касался девочек. Надо покончить с этой чувственностью.

Я вскоре устал от этих взрослых слов, которые долбил для того, чтобы добиться уважения взрослых. Устал от подражания Малькольму. Но самое страшное было то, что я начал терять себя – такого, каким я был раньше. Теперь я был вроде бы и не Барт. Но зато теперь, когда настоящий Барт уже почти ускользал, он не казался мне таким глупым и жалостливым, как раньше.

Я специально перечитал в дневнике Малькольма те страницы, где он был такого же возраста, как и я. Да, он тоже ненавидел прекрасные светлые волосы своей матери, а потом и дочери, но тогда он еще не знал о своей «Коррине». Он писал:

«Ее звали Вайолет Блю, и ее волосы напомнили мне волосы матери. Я возненавидел их. Мы ходили в один и тот же класс воскресной школы, и я обычно сидел позади нее и глядел на ее волосы, представляя себе, как когда-нибудь они прельстят мужчину и он пожелает ее, как мою мать желал ее любовник.

Однажды она обернулась и улыбнулась мне, ожидая комплимента, но я посмеялся над ней. Я сказал ей, что ее волосы безобразны. К моему изумлению, она засмеялась и сказала:

– Но ведь они одного цвета с твоими волосами.

В тот же день я обрился наголо, а на следующий день я подстерег Вайолет Блю и – она пошла домой, рыдая, такая же лысая, как и я».

Прекрасные шелковистые волосики, которые раньше принадлежали Синди, разносил ветер. Сама Синди рыдала в кухне. Нет, не потому что я напугал ее или сделал ей больно. Это крик Эммы подсказал ей, что я сделал что-то дурное. Теперь Синди выглядела совсем как я. Лохматая. Ершистая. И безобразная.

– Джори, – сказала мама, когда я вошел, – слава богу, ты вернулся. Тебе понравился ланч?

– Конечно, мама, – ответил я, но она пропустила мой ответ мимо ушей, слишком занятая последними приготовлениями.

Так всегда у нас бывало в дни представления: утром репетиция, днем короткая передышка, вечером представление. Еще, еще, скорее, как будто бы мир остановится, если ты не станцуешь свою партию на пределе возможного. А если мир на самом деле не остановится…

– Знаешь, Джори, – с воодушевлением проговорила мама, входя в комнату для переодевания, которую мы с ней делили, только она одевалась за ширмой, – всю мою жизнь я жила лишь балетом. А этот вечер будет самым великолепным из всех для меня, потому что в этот вечер я танцую с моим собственным сыном! О, я знаю тебя как танцора и танцевала с тобой, да, но этот вечер особенный! Теперь ты вырос профессионально настолько, чтобы танцевать соло. Пожалуйста, прошу тебя, сделай так, чтобы Джулиан в раю мог гордиться тобой!

Ну конечно, я сделаю все, что смогу, я всегда выкладывался из последних сил. Вот и увертюра кончилась; поднялся занавес.