Джин Пендзивол: Дочери смотрителя маяка

В дверях стоит Энн Кемпбел.

— Морган? — У нее удивленный вид. По крайней мере мне так кажется. — Я думала, Марти загрузил тебя работой на сегодня. — Она входит в комнату и поправляет рамки на комоде. — Что ты здесь делаешь?

Ее тон обвинительный. Я отхожу от шкафа и смотрю в пол. С меня капает. Вода стекает по моему хвостику на спину, лицо у меня тоже мокрое. Я засовываю руки в карманы и нащупываю зажигалку. Черт! Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза.

— Я попросила ее помочь мне расшифровать старые дневники моего отца, — говорит мисс Ливингстон, прежде чем я успеваю открыть рот. Я поворачиваюсь и смотрю на нее с облегчением и смущением. Саркастический ответ, подготовленный для Энн Кемпбел, замирает на моих губах. — Мои глаза уже не те, что раньше. Марти занят этим своим бойлером, и я уверена, он не заскучает без нее за час или около того. Видит Бог, коридоры и так уже достаточно чистые. Если вы собираетесь придумать, чем девушке заняться, то, думаю, это должно быть что-нибудь полезное.

Я закрываю рот.

Энн Кемпбел на это не купилась. Отнюдь. Я чувствую, что борьба за власть идет не со мной, а с пожилой женщиной. Вдалеке слышны раскаты грома.

Наконец она произносит:

— Понятно.

У нее один ответ на все?

— Слушайте… — Похоже, мне следует что-то сказать. — Я просто…

— Она просто собиралась пойти сменить свои мокрые ботинки и принести мне чашку чая по дороге из кабинета Марти, — перебивает меня пожилая дама. — Беги, и не забудь захватить молоко и сахар.

Я делаю, как говорят, — проскальзываю мимо Энн Кемпбел и торопливо шагаю по коридору.

Я не уверена, что она вернется, но ведь изначально что-то привело ее к моей комнате! Возможно, я несколько опрометчиво предложила ей помочь мне прочесть отцовские дневники, но, чем больше я об этом думаю, тем больше эта идея мне нравится. Марти в последнее время очень занят, а мне не терпится услышать папины слова. Меня интересуют секреты, которые, как я подозреваю, в них хранятся. Секреты, достаточно значимые для того, чтобы Чарли вышел на своей дряхлой лодке на озеро в конце сезона и откопал слова, которые были похоронены и молчали с тех пор, как мы были молоды, с тех пор, как мы покинули остров.

Я снова поглаживаю рукой обложку верхнего дневника, проводя пальцем по Э и Л.

Вскоре я слышу, как она входит комнату; чувствую, как ее силуэт замирает перед комодом, а потом она садится на один из деревянных стульев у стола.

— Мм, спасибо, — бормочет она. — Я, ох… — Слышно, как тяжело ей произносить слова извинения, поэтому я избавляю ее от этой неприятности.

— Ты умеешь читать рукописный текст?

Когда она отвечает, я улавливаю в ее голосе сарказм. Не много-то ей нужно, чтобы забыть о своем раскаянии.

— Нет, я, блин, слишком глупа.

Она думает, что меня это шокирует.

— Оставь это, Морган. Не утруждайся показывать мне свою самоуверенность и браваду. Я говорю о читаемости текста, а не о твоей грамотности. Сейчас многие дети уже не могут читать рукописные тексты, и если ты одна из них, то мы просто зря тратим время. — Я не позволяю ей перебить меня. — Если ты можешь это прочесть, то я воспользуюсь твоей помощью. Если нет — уходи. Но, пожалуйста, держи свой нос и руки подальше от моих дел и вещей.

Она молчит, дождь барабанит по оконному стеклу, и эти звуки кажутся очень громкими в повисшей в комнате тишине. Наконец она подходит и, взяв стопку дневников, кладет их на стол перед собой.

— Да, я могу читать рукописи. — Она пытается развязать бечевку. — Если вы не видите, то как узнали, что это я была в вашей комнате?

Это простой вопрос.

— Ты тут единственная, кто ходит в ботинках на два размера больше. — И затем я добавляю: — И где же чай?

Я осторожно беру верхнюю книгу, почти ожидая, что хрупкие листы внутри превратятся в кучку пыли, когда я открою обложку, но нет. Страницы желтые, и слова поблекли, но я более-менее могу их разобрать. «Эндрю Ливингстон» написано вверху первой страницы, а ниже:

Дневник

22 апреля 1917

Это не является государственной собственностью

— Кто такой Эндрю Ливингстон? — спрашиваю я у пожилой дамы.

Она все еще сидит в кресле, сжимая в руке чашку с чаем.

— Мой отец.

— Хм. — Это интересно. Я просматриваю страницу, пытаясь разобрать наклонные черные буквы. — И вы раньше их не видели?

— Видела, но не читала.

А теперь она не может. Без посторонней помощи.