Кен Калфус - Наркомат просветления

Вот сейчас надо извиниться за все, в чем Астапов предположительно был виноват, но он не находил слов, и тем более не мог выдавить их из себя. Мужчина и женщина склоняются над монтажным столом; он хватает ее за плечи; теперь оба полураздеты; она бежит, схватив блузу; это были кадры их собственной истории. Однако несмотря на удивление, растерянность и странный стыд, Астапов был почти рад видеть Елену. Он опять пробормотал:

— Товарищ.

Вагон был третьего класса; его почти не переделывали под нужды Наркомпроса, только замазали окна красной краской (по настоянию Астапова; в солнечные дни экран принимал кровавый оттенок, но этот цвет не мешал показу) и той же краской намалевали на стене над окнами другой большевистский лозунг: «ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!» Белое полотно, прибитое к дальней двери, служило экраном. Елена стояла возле проектора («Био-Пиктороскоп» фирмы «Хьюз»), и в одной руке у нее была открытая жестянка с кинолентой; другой рукой она держала целлулоидную полоску против света голой электрической лампочки. Сейчас она прижала эту руку к груди.

— Что за лента? — отрывисто спросил он, нарушая служебную корректность.

Казалось, Елену может унести неосторожным порывом ветра — она выглядела еще более хрупкой, чем тогда, когда, полумертвая от голода, впервые появилась в Самаре. Щеки запали, белая блуза свободно, ровно стелилась спереди. Ей всего шестнадцать или семнадцать лет — она слишком молода для такой работы и для таких условий. Она посмотрела на него, как сегодня утром — несфокусированным взглядом.

Наконец она ответила:

— Женская пропаганда, товарищ Астапов.

Значит, она помнит, как его зовут. Астапова это не обрадовало. Однако она никак не показала, что помнит тот постыдный эпизод — Астапову бы вздохнуть с облегчением, поскольку ему страстно хотелось начисто стереть это воспоминание и из своей, и из ее памяти. Жизненная борьба — не в том, чтобы управлять событиями, а в том, чтобы контролировать, что от них остается в памяти. Но все же… ему была чем-то обидна такая забывчивость.

— Что за лента? Откуда она взялась?

— Я ее сделала.

Астапов растерялся. Синематографического оборудования не хватало, и доступ к нему был строго ограничен. Астапов думал, что знает местонахождение почти каждой кинокамеры, принадлежащей Наркомпросу; его подразделению дали только одну. Но идеологическая борьба все усиливалась, и Наркомпрос увеличивался быстрее, чем любое другое ведомство советской власти. Белые отступали (по крайней мере, в здешних местах); Наркомпрос спешил заполнить оставшуюся после них идеологическую пустоту. Каждый день прибывали все новые работники Наркомпроса, многие — без конкретных заданий. Он ничего не знал ни про текущее задание Елены, ни про то, какими средствами создана кинолента. Как проявлялась пленка? Кто завизировал сценарий? О чем вообще фильм? Сейчас ему было не до этих вопросов. Его ждал Шишко.

Он сказал:

— Киноленту надо зарегистрировать в Москве, получить разрешение Наркомпроса, а потом, до показа, я должен ее завизировать. Вы не можете показывать ленту, пока я ее не видел.

Теперь глаза Елены сфокусировались на нем. Он впервые заметил, что ее опухшее, больное лицо — живой сосуд яростного гнева.

— У меня разрешение от Женотдела, — объявила она железным голосом. — И лично от самой товарища Крупской.

За последнюю минуту она удивила его уже второй раз. Далекая жена Ильича теперь возглавляла Главполитпросвет Наркомпроса [6] Авторский анахронизм: Крупская работала в Наркомпросе с 1917 г., но Главполитпросвет Наркомпроса, возглавляемый ею, был учрежден декретом СНК от 12 ноября 1920 г. и приходилась Астапову начальницей. Что делала Елена после Самары? Как она попала в Москву? К Крупской? Что она сказала про него в Москве? Знает ли Сталин?

— Разрешение на эту ленту?

— На эту тему. Это общее разрешение. — Она вытащила из заплечного мешка письмо и протянула Астапову. У него едва не подогнулись ноги, когда он подумал о происхождении этого документа. Жена Ильича! Он не сразу заставил себя направить взгляд на письмо и провести глазами по строкам, чтобы извлечь из них хоть какой-нибудь смысл. Когда он это сделал, он понял, что в руках у него не официальное разрешение, а письмо, в общих словах поощряющее просвещение женщин через пропаганду посредством кино. Но как бы там ни было, письмо было адресовано лично Елене и подписано товарищем Крупской. Он вернул письмо девушке, а она добавила: