Кен Калфус - Наркомат просветления

Астапов кивнул. На данном этапе главной угрозой для революции было нежелание крестьян подчиняться декретам Наркомпрода о продразверстке. Продовольствие было главным оружием контрреволюционеров. В Москве на месячный заработок рабочего не купить даже килограмма огурцов у спекулянтов — а больше огурцов нигде не было. Рабочие, совершившие революцию, бежали от голода обратно в деревню и снова превращались в крестьян, а республику рабочих некому было защищать; население Петрограда сократилось более чем вдвое.

Ильич в ответ приказал принять решительные меры в Поволжье — последнем зерновом районе, остававшемся на подконтрольной большевикам территории. Были установлены нормы продразверстки для каждой области, каждого города, каждой деревни, каждого крестьянского хозяйства и каждого человека. Нормы были основаны на понятии «излишков зерна»: то есть отбирался почти весь урожай, за вычетом того, что оставлялось крестьянину для выживания. Урожай оценивался по довоенной статистике, приблизительным подсчетам количества пахотной земли и ее предполагаемой урожайности. В итоге получалась чисто абстрактная, гипотетическая величина, вроде тех безразмерных физических констант, которые управляют распространением радиоволн и движением планет. Потом к этой величине добавляли еще 30 % — поправку на спрятанное или украденное крестьянами. Астапов знал, что эта поправка необходима: по всей вероятности, 30 % было еще и недостаточно. Ильич призвал к уничтожению бандитов и кулаков, полной конфискации их имущества. Приказ следовало «выполнять неукоснительно и безо всякой жалости».

Подъехав к монастырю, Астапов и Никитин замедлили шаг. Беленые стены были невысоки, но массивны, и оттого казалось, что они высятся над избушками. Дорога вела к двери в монастырской стене — дверь была явно не заперта, словно поджидала большевиков.

Астапов, не желая показаться нерешительным или боязливым, решил не звать обитателей. Знаком велел Никитину отойти назад. Подогнал коня к двери и положил руку на занозистые доски. Затем сильно толкнул дверь, и она бесшумно отворилась, а за ней открылся пустынный пыльный двор. Несколько телег аккуратно стояли рядком под стрехой, с внутренней стороны стены. Красноармейцы осторожно пересекли двор, пустив лошадей в обход, по дуге. Астапов остановился и подождал с минуту. Он прислушался к ветерку. Ни за что не скажешь, что в стране идет война.

— На колокольне стрелок, — пробормотал Никитин, глядя в сторону. — Смотрит в щель между камнями.

Астапов спешился. Никитин сделал то же, неубедительно подражая астаповской беспечности, и они привязали коней у входа в церковь посреди двора. Астапов, прежде чем войти, отряхнул штаны и снял фуражку; Никитин последовал его примеру. Никитин наблюдал за москвичом со дня его приезда. Уже года два газеты и листовки трубили о создании нового, советского человека. Из всех, кого знал Никитин, Астапов был самым выдающимся представителем породы новых советских людей.

— Осторожно, — сказал Астапов.

Входя в церковь, всегда на мгновение оказываешься в ослепительной тьме, сколько бы свечей ни горело внутри — вот и сейчас тоже. Несколько секунд Астапов не видел вообще ничего, даже пламени свечей. Он замер у двери, чтобы не споткнуться, и Никитин налетел на него, несмотря на предупреждение. Астапову всегда бывало не по себе при входе в церковь. Пройдя через церковную дверь, оказываешься в другом мире, где слава выражается не светом, но манипуляциями с темнотой. Здешняя тайна — в невидимом. Даже если ты споткнулся и упал — все в руце Божией.

Но Астапов терпеливо ждал, пока проявится интерьер церкви: это было частью общего замысла. Картина откроется, только не сразу, а через несколько минут нетерпеливого ожидания. От запаха ладана у Астапова защекотало в носу; он определил, что ладан жгли совсем недавно, и это подтвердилось, когда он наконец прозрел и увидел, что в часовне горит несколько десятков свечей. Их самих он пока не видел — только огоньки сияли, как раскиданные звезды в особенно удаленном и пустом уголке вселенной. Несколько лет спустя Астапов внесет предложение, чтобы во всех кинотеатрах страны перед началом фильма воцарялась темнота.

Астапов сделал еще шаг внутрь церкви, которая была больше и претенциознее, чем та, которую уничтожили в Каменке. Воздух в помещении был неподвижен, утяжелен сладким восковым запахом ладана, хранящим тайну теперь, когда темнота ушла. Теперь Астапов видел и горящие свечи. Их тонкие стерженьки еще не укоротились. Он неуверенно сделал несколько шагов к иконостасу, от которого пока виднелось лишь несколько бликов.