Анатолий КУРЧАТКИН - ЦУНАМИ

— Нормально. Понимаю. Даже то, о чем не сказано. Он не видел тут проблемы. Ну если что-то и не поймет. Главное, чтобы они поняли друг друга с Дроном.

Смех, легкими серебряными шарами затухающе перекатывавшийся в Неллином горле, заново расцвел частым колокольчатым перезвоном.

— Даже то, о чем не сказано? — повторила она сквозь этот серебряный перезвон. — Едва ли. Знаешь, почему он спрашивал о погоде?

— Он выдает замуж сестру, — повернулся к ним с переднего сиденья Дрон. — У него четверо сестер, и все пристроены, а одна недавно овдовела. У него есть на примете швейцарец, но того еще нужно зазвать в Таиланд. А ты уже здесь.

— Он непременно хочет выдать ее замуж за иностранца, — торопливо перехватила Нелли инициативу повествования. — Все другие сестры замужем за иностранцами, и все живут себе и живут, а этот был таец — и вот такая неудача.

— Невеста — прелесть, двадцать шесть лет, и красавица — обалдеть. — Дрон не позволил Нелли взять инициативу в свои руки. Рассказ о сестре Тони доставлял ему слишком большое удовольствие, чтобы отказать себе в нем. — Такая выразительность черт, такая лепка скул, губ — полный отпад. Только что ее видели — вот, в деревне. Навещали с Тони его родителей. Сельская учительница. А?! Роскошно.

— Роскошно, — подтвердил Рад. — Но у нас же зима — тридцать градусов.

— И что? Приспособится. Главное, чтоб муж иностранец.

— Нет, Дрон, тридцать градусов — это аргумент, — сказала Нелли, непонятно — всерьез или сиздевкой.

— Кроме того, жених финансово несостоятелен, — сказал Рад.

— Да, вот это уже аргумент, — согласился Дрон. Посидел мгновение молча и, ничего больше не произнеся, отвернулся от Рада с Нелли.

— А мы уже, между прочим, в городе, — глядя мимо Рада в окно над его плечом, проговорила Нелли.

Рад повернул голову вслед ее взгляду. Одно — и двухэтажные строения с разрывами живой природы между ними закончились, «тойота» Тони несла свое лимузиноподобное тело по городской улице. Это еще была окраина — простор широкой многорядной дороги, разделенной посередине полосой зеленого газона, простор широких тротуаров, за которыми, огороженные бетонными и решетчато-металлическими заборами, на зеленых лужайках стояли рафинадно-белые, как зубы Тони, особняки, — но уже совсем рядом многоярусным бетонным лесом тянули себя в небо тридцати-сорокаэтажные башни небоскребов, тесня, наступая друг на друга — воинственные создания рвущейся в европейскую цивилизацию Юго-Восточной Азии.

— Впечатляет, — сказал Рад, указывая движением подбородка на многократно растиражированное воплощение вавилонской мечты.

— Впечатляет, и еще как, — согласилась Нелли.

— Великолепный город, — произнес Рад по-английски, адресуясь к Тони.

Тони не замедлил отозваться. Он вскинул перед собой руки и ударил ладонями по рулю.

— Ужасный город! Город-спрут. Пробки на дорогах. Никуда не проедешь. Вонь. Дороговизна.

Дрон рядом с ним захохотал. Он хохотал и восклицал:

— Тони! Тони! Ты революционер! «Красные бригады»! Смерть капитализму! Война дворцам! Или ты, в крайнем случае, «зеленый»!

Тони засмущался. Сравнение с революционером, как равным образом и с «зеленым», его явно не устраивало.

— Я не прав? Разве не так? Я прав! Это так! Я имею право на свое мнение! — ответно восклицал он, отрывая глаза от дороги и взглядывая на Дрона.

— На самом деле совсем не дороговизна. Скорее, дешевизна, — произнес Дрон по-русски, оборачиваясь к Раду с Нелли. — Вопрос в том, сколько имеешь дохода.

— Естественно, — подтвердил Рад. Оживление на лице Дрона погасло.

— А, ну поговорим, поговорим, — уронил он затем, и перед глазами Рада вновь оказался его свеже — и чисто подстриженный затылок.

Улицы между тем становились все уже, все уже делались тротуары, тесно стоящие друг к другу многоэтажные дома, казалось, стискивают проезжую часть, стремясь сжать ее в нитку. Перед светофорами теперь приходилось торчать в пробках, и только многочисленные мотоциклисты виляли между увязшими в «джеме» машинами, пробираясь поближе к перекрестку. Женщины на задних сиденьях мотоциклов сидели боком, свесив вниз ноги — подобно тому, как на картинах восемнадцатого века великосветские наездницы на лошадях.

— Как интересно, почему? — спросил Рад у Тони. — Это ведь опасно.

Тони помялся.

— Тайская женщина должна быть нескромной лишь в постели, — ответил он наконец.

Раду была видна только его шея, но ему показалось, что Тони, произнося эти слова, зарделся.