Дмитрий Быков - Орфография

— А почему она всех пускает? — полюбопытствовал Ять. — Что за старуха?

— Это фрейлина двора, Анна Густавовна фон Кирстенхардт, дальняя родственница императрицы Марии Федоровны, — уважительно пояснил Терновский. — Но пускает не всех — не то бы тут уже было, знаете… Мы с ней старые друзья, а новая власть, — он кивнул на Кропачева, — к ней еще в декабре ездила представляться. Слава Богу, хватило ума не трогать старушку.

— Со старушками не воюем! — огрызнулся Кропачев.

— Она бабушка известная, — подтвердил Трубников. — Ее на всем побережье знают. Помогала много, на бедных давала…

— А вы и брали, — презрительно заметил Свинецкий. — Вот — рабство…

— Однако вы тоже здесь, — тяжело, всем телом повернулся к нему Терновский.

— Здесь… потому что здесь пока безопасно. А все-таки я презираю и этого так называемого монарха, и его семью. Она надеется купить себе жизнь, когда кто-то из нас вернет власть, — вот ее расчет. Ведь все мы здесь — представители власти, вопрос только — кто раньше ее получит. Ять тихо рассмеялся.

— Простите, — говорил он сквозь смех, — простите, господин диктатор, а все-таки это уж очень смешно. Сидят в одном убежище четыре властителя… прелесть что такое! Это, знаете, пасьянс такой был — четыре короля… Секунду, сейчас вспомню. Значит, четыре короля пошли к четырем дамам, выпили, расшумелись, пришлось, значит, соседям вызвать полицию… Полиция — это валеты. Потом все смешалось, а потом это как-то так раскладывалось, что…

— Вы всегда иронизируете, — недовольно заметил Свинецкий. — Это позиция труса, но вы сами себе не желаете отдать в этом отчет. Когда-нибудь придется платить за все… решаться на что-то… Боюсь, из вас так никогда и не сделаешь человека.

— Не имею чести вас знать, — обиженно заметил Терновский, — вы, может быть, с особой миссией из Петербурга, но позволю себе заметить, что градоначальник Ялты — должность не пустая, я в должности седьмой год, и город в его современном виде…

— Да я не подвергаю сомнению ваши заслуги! — миролюбиво остановил его Ять. — Но как вам в этом, с позволения сказать, убежище не ясна тщета всех ваших разногласий? Ей-Богу, только русские могут сидеть в подвале и еще спорить, спорить, спорить…

— А что делать?! — вскинулся Свинецкий. — Лапки кверху — так, по-вашему, благороднее?

— О душе думать, — вздохнул Ять. — Или хоть сообразить, как гетмана сбросить…

— Мы об этом и спорим! — развел руками Терновский. — Нельзя же действовать, не договорившись об основах…

— Да вы для того только и спорите об основах, чтобы не переходить к делу. Вот вы, Владимир Васильич, — отнесся Ять к Свинецкому, — хоть бы акт организовали! Не насмерть, конечно, но так, чтоб оглушить. У вас получится, я думаю… — Ять изо всех сил пытался загнать внутрь неудержимый смех, но он лез наружу, как пена из бутылки.

— Акт? — с невыразимым презрением отозвался Свинецкий. — Чтобы власть досталась господину Терновскому или вашим друзьям большевикам? Ять понятия не имел, с чего большевики вдруг стали его друзьями, но доискиваться причин не стал.

— Все мы тут временно, — продолжал Свинецкий. — Я пересижу комендантский час, утром выйду и продолжу работу… Но союзничков среди большевиков или царских прихвостней искать не намерен — если мы и победим, то сами!

— Вот оттого-то вы, товарищ эсер, никогда и не победите, — ласково заметил Кропачев. — Большевистская тактика борьбы — она какая? Она такая, что хоть с чертом лысым, хоть вот с товарищем Терновским на врага идти, — а потом и разбираться, чья возьмет.

— Эта тактика нам слишком известна, — поджал губы Свинецкий. Воцарилось тягостное молчание.

— А табачку у вас, товарищ, нету? — нарушил его Трубников, искательно глядя в лицо Ятю.

— Есть немного.

— Спустимтесь в подвал, перекурим? Тут нельзя, у хозяйки грудь слабая…

— Пойдемте, — кивнул Ять.

— Я с вами, пожалуй, — встал со стула Грэм. Видно было, что курить очень хочется и Свинецкому, но он не мог себе позволить брать табак у идейного противника.

— Вы не будете? — спросил его Ять.

— После, — с усилием ответил эсер.

Спуск в подвал находился в кухне — внизу хранились припасы и вина, которые старухе поставляли с Голицынских складов. До молодого красного вина она была великая охотница. Трое — Грэм со свечой впереди, Ять и Трубников сзади, — спустились в небольшое помещение, тесно уставленное деревянными ящиками. Пол в подвале был земляной, холодный, пахло сыростью.