Александр Щёголев - Как закалялась жесть

— Много говоришь, Саврасов, — шепчет Эвглена. — Где твоя ненависть?

И правда, что со мной? Чего я жду? Завершить месть — секундное дело. Если уж справедливость — то по полной…

— Ну же! Ну!

Отчего я убираю руку с ее шеи?

Не могу.

Эвглена беззвучно плачет. Я прижимаюсь лицом к ее обнаженному плечу, я слепо ласкаю ее грудь.

Не могу! Я до сих пор люблю эту женщину.

Адский выползень, утащивший меня в бездну, — как же я тебя ненавидел, пока ты была всесильна! Теперь, когда ты стала беспомощной и жалкой, я все тебе простил.

Ненависть — это форма любви.

И вдруг оказывается, что мои глаза тоже влажны…

Стрептоцид вытащил биксу из сухожарого шкафа и сказал озабоченно:

— Пробник цел. Будем заново стерилизовать или как?

— Зачем заново? — удивилась Елена.

— Инфекцию занесем.

Пробник в биксе — это пузырек с порошком серы. Если сера во время термообработки не расплавилась, значит, инструменты не стерильны и не готовы, значит, есть опасность внести в рану бактерии… Елена развеселилась.

— У нас «аккорд», коллега! Тебе Вадька рассказывал, что такое «аккорд»?

— Вадька рассказывал, — буркнул Балакирев.

— Трупу инфекция не страшна, — сказала Елена. — Ты, главное, успокойся. По первому разу непривычно, я понимаю.

— А чего непривычно? — браво расправил плечи Стрептоцид. — Нормальное потрошилово.

— Маньяк-самоучка, — пошутил Балакирев.

— Почему самоучка? Па-апрашу! Лауреат президентской стипендии!

— Трепачи, — с удовольствием констатировала Елена.

Впервые в операционной была отвязная, раскованная атмосфера. Тело Бориса Борисовича лежало на столе под лампой, полностью готовое к употреблению.

— Поехали, — сказала Елена.

Дружно сменили перчатки.

И закрутился маховик, изящно поименованный одним из участников процесса, как «потрошилово»…

…Руки членили на специальном столике, отставленном вбок от основного операционного стола.

Елена и Стрептоцид работали поочередно, давая друг другу отдых. Лишь Балакирев вкалывал без замен: раз за разом подносил контейнеры, в которые сам же и закладывал готовые фрагменты.

Контейнеры хранились в кладовке. Их пока еще хватало, мать была запаслива, однако Елена озабоченно прикидывала, что же делать, когда невероятный по объему заказ Неживого будет сдан… Разумеется, клиенты-москвичи исправно возвращали эту специфическую тару обратно, но Виктор-то Антоныч грозил отправить их не куда-нибудь — англичанам! Вряд ли оттуда вернется хоть что-то… впрочем, вопросом этим можно и нужно озаботить посредника.

— А хорошо придумано, — с восторгом сказал Стрептоцид.

Оказывается, его мысли двигались в параллельном направлении. Пока она возилась с плечевым суставом, он подробно рассматривал один из контейнеров.

— Ваша система перевозки мяса проста до гениальности, коллега… — Стрептоцид причмокнул. — С виду — кастрюлька как кастрюлька, а внутре у нее… сюрпрайз! Где делают?

— На заводе «Ленинец» в Питере. Конверсионное производство. Только их ведь совсем для другого делают, это уже мать под наши дела приспособила.

Система и впрямь была проста и эффективна. Абсолютно герметичные «кастрюльки» были предварительно обработаны охлажденным газом, затем закрыты. В таком виде они ждали своего часа сколь угодно долго.

— Не говори «мясо», — ворчливо произнесла Елена. — Говори «игрушки». Привыкай пользоваться рабочей терминологией. Специфика товара требует осторожности и такта, особенно в переговорах.

— А правда, что у твоей досточтимой мамаши погоняло «Купчиха»?

— Погоняло у блатных. У порядочных людей — ники или псевдонимы.

— «У порядочных»!.. — Балакирев раскатисто хохотнул.

— Чего ржешь?

— Кошерно сказано!

— Заявка на роман «Идиот», присланная неизвестным автором, — прокомментировал Стрептоцид.

Все улыбались. Было весело…

…Когда занялись нижними конечностями, Елена спросила:

— Кстати, а тебя почему называют Стрептоцидом?

Добровольный помощник объяснил:

— Потому что я только в первую секунду кажусь сладким. На самом деле я горький.

— А лыбишься по-доброму.

— Улыбка, моя госпожа, это чисто животное движение, изначально предназначенное устрашить врага — показать зубы, оскалиться. ( Он с удовольствием продемонстрировал свои клыки. ) То есть ничего доброго в улыбке, по здравому размышлению, быть не может…

Он поправил очки испачканным в крови пальцем.