Жоржи Амаду - Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган

Он убедил Васко, что судьба посылает ему единственную возможность послушать баритонов и теноров, известного баса, нежное сопрано и не менее нежное контральто и увидеть «Богему», во всей ее красе. Васко согласился, хотя Жорж и Жеронимо всячески его отговаривали. Но для Васко это был лишний повод показаться в парадной форме и с орденом Христа. Они отправились. Скука была невыносимая и жара тоже; пот лил с них градом. Сопрано весило, наверно, не меньше ста двадцати кило, зато тенор был худ, как щепка. Васко с трудом удержал смех, когда грузная матрона закудахтала:

Полковник Педро де Аленкар наслаждался, он знал почти всю оперу наизусть. Задыхаясь от жары, Васко ругал себя за тщеславие — ведь он согласился на приглашение только ради того, чтобы надеть форму и орден. Когда пышущее здоровьем дородное сопрано, изображая хрупкую, чахоточную Мими, упало в объятия хилого тенора, который был явно не в состоянии удержать такую тяжесть, Васко не выдержал и расхохотался. Полковник пришел в негодование и обозвал его невеждой и ослом. С тех пор Васко держался на почтительном расстоянии от так называемой серьезной музыки, несомненно заслуживающей всяческого восхищения, но слишком возвышенной и недоступной его пониманию.

Он тотчас же узнал недоброй памяти арию из «Богемы» и не сбежал только потому, что Клотилде, в платье из тафты и с локонами, томный голое которой дарил целый мир надежд, ожидала его для предобеденной прогулки по палубе. Может быть, удастся не заходить в салон: ведь он капитан, и ему полагается задерживаться по делам, и таким образом можно не выражать восторга игрой пианиста. Он заглянул в салон через иллюминатор, стараясь не смотреть в тот угол, где стоял рояль, чтобы не встречаться глазами с пианистом. Однако Клотилде в салоне не видно. — Куда она могла уйти? Виртуоза, казалось, охватил порыв вдохновения, рояль звучал все громче. Куда же делась прекрасная дама? Капитан решился наконец взглянуть в сторону рояля, и… не отнимая рук от клавиатуры, она улыбнулась ему, голова ее томно склонилась, в глазах сиял экстаз, локоны подскакивали в такт музыке. Ах, да, ведь она учительница музыки — это она рассказала ему утром, — но скромность, как известно, мать всех добродетелей, и, конечно, именно скромность заставила ее умолчать о своем мастерстве, о своем артистическом даре, о том, что она умеет исполнять даже классическую музыку. Он думал, что она из тех провинциальных учительниц, которые обучают девиц на выданье кое-как тренькать на колченогом рояле марши, самбы, какие-нибудь фокстроты и в самом лучшем случае — вальс. Он не ожидал, что она способна на большее, чем мило сыграть несколько танцев на семейной вечеринке. А между тем она, склонив голову набок и закатив глаза, встряхивает развившимися локонами и вовсю расправляется с оперой. Она, оказывается, артистка! Капитан ощутил даже гордость и вошел в салон как раз вовремя, чтобы присоединиться к слушателям, которые наградили исполнительницу бурными аплодисментами (может быть, в благодарность за то, что она наконец захлопнула крышку рояля).

Капитан, подойдя к заслужившей овации пианистке, скромно прятавшей лицо в шаль, протянул руки:

— Боже, какая красота! Какая звучность, какое совершенство! Незабываемые минуты!

— Вы любите классическую музыку?

— Люблю ли я?.. У меня целая коллекция пластинок, без хвастовства, одна из крупнейших в Баие, может быть, даже во всей Бразилии.

— А оперу?

— Обожаю. Когда я еще не был в отставке, в любом порту моей первой заботой было узнать, есть ли там оперный театр…

В продолжение всего разговора капитан держал руки Клотилде в своих. Вдруг она слегка вздрогнула и, спохватившись, отняла руки с нервным отрывистым смешком. Капитан несколько смутился, не зная, куда теперь девать свои руки.

Она возобновила прерванный разговор:

— Ну и рояль на вашем пароходе, никогда не встречала такого расстроенного.

— Неужели настолько скверный?

— Никуда не годится, просто неприятно играть.

— Я приму меры в Ресифе, велю позвать настройщика. А теперь пройдемся, как собирались?

Но было уже поздно, раздался гонг к обеду. Оба направились в ресторан, беседуя о «Богеме». Клотилде была без ума от Пуччини. Он заверил, что и его Пуччини восхищает и восторгает никак не меньше.

Прогулку по палубе совершили после обеда, до лото в салоне. Они шли не спеша, она — играя шалью, он — покуривая трубку, и разговаривали о Рио, которым она восхищалась, о Баие, которая, по его мнению, была славным городом, где неплохо живется, о Белеме-до-Пара, где дождь идет каждый день в одно и то же время. Иногда беседу прерывал какой-нибудь пассажир, который здоровался с капитаном или спрашивал о чем-либо. Они поговорили о Ресифе, чьи пляжи очаровали ее. К сожалению, она плохо рассмотрела столицу Пернамбуко: шел проливной дождь, и к тому же с ней не было никого, кто показал бы ей достопримечательности города. Завтра будет иначе, сказала она, улыбаясь, теперь к ее услугам капитан, который покажет ей мосты и набережные, проспекты и парки.