Эдуард Лимонов - Виликая мать любви (рассказы)

Осмотревшись, я обнаружил стену из очень высококачественного и красиво нарезанного дерева. В стене было несколько крошечных окошек. Увидев в одном из них, зарешеченном, голову с очками на ней, я обратился к голове:

— Скажите мне, пожалуйста… — начал я самым сладким подхалимажным голосочком.

— Повестку! — прохрипела голова. — Ты имеешь повестку? — Я сунул голове розовую бумагу. Я, честно говоря, надеялся, что очкастый рассмеется и скажет: «Что вы, молодой человек, шуток не понимаете… Не морочьте нам голову, валите домой, какие еще тут писания в сабвэе! У нас 1.387 человек убито в этом году в Нью-Йорке, а вы тут со своими мочеиспускательными делами!» — Зал 103,— сказала голова.

В зал 103 вело несколько дверей. Войдя вслед за усатым, низкорослым, медленно двигающимся латиноамериканцем в легкомысленно светлой шляпе, он вежливо придержал для меня дверь, я понял, куда девались пипл. Все они, или почти все, находились в зале 103! Зал кишел народом, занявшим все сидячие плоскости. Тяжелые, темного дерева старые скамьи со спинками, изготовленные в старые добрые времена, когда дела закона вершились в обстановке солидности и уважения, в присутствии мебели основательной и сильной, резко контрастировали с пластиковыми, наспех отлитыми из отходов цивилизации стульями различных цветов — гарнитуром нашего спешащего и легкомысленного века. Я осторожно уселся на один из стульев. Усевшись, осторожно огляделся.

Впереди за рядами лохматых и лысых голов (я немедленно отметил, что у меня была самая аккуратная прическа в этом зале) находилось возвышение. Как бы пюпитр дирижера или кафедра проповедника. Судя по виденным мною кинофильмам на судебные темы, она предназначалась судье. По обе стороны от кафедры возвышались два менее впечатляющих пюпитра. Если верить все тем же кинофильмам, эти шишки-пюпитры могли быть занимаемы прокурором, адвокатами или же сменяющимися свидетелями. У дальней стены (с двумя дверьми) помещалось странно свежее звездно-полосатое полотнище — знамя страны, в которой я живу. Набегая на знамя головами и фуражками, курсировали несколько полицейских и одна полис-женщина.

Начался десятый час утра. Подавленная тупость и страх человеческой толпы закономерно сменились кратким успокоением. Нагрелись под задницами сиденья, согрелись легкие, вдыхающие и выдыхающие коллективный, прелый, нечистый, но теплый запах человеческих тел, закутанных в зимние тряпки. Народ временно осмелел, забормотал, зашевелился. Десяток мужчин вышли в коридор покурить. Девка в меховой поддергайке из кролика извлекла из сумочки зеркало и занялась подкрашиванием глаз. Я знал, что девкина поддергайка стоит 99 долларов. Проходя по Канал-стрит, я видел точно такую же, раскачивающуюся на зимнем ветру. Покончив с глазами, девка высморкалась…

— Fucking judge! — Толстый парень-блондин в синей куртке и тесных джинсах, обтягивающих объемистые женские ляжки, пошевелился на соседнем стуле. Я оглядел толпу. Блондинов, на первый взгляд, в ней больше не было. Преобладали черные волосы и черные лица. Очкастых было еще двое. Пожилой, с сединой в волосах, черный, одна дужка пластиковой оправы была оплетена синей изоляционной лентой, и пожилой же, маленький дистрофик-дядька, одетый почему-то в синий халат. Типа халатов, какие носят подсобные рабочие в советских гастрономах. — Fucking judge! — повторил блондин, поймав мой взгляд. — Он спит еще, эта поганая свинья! — Блондин ударил кулаком правой руки о ладонь левой.

Явился тип в сером костюме со множеством папок в руках, но судя по реакции толпы, это не был «ебаный судья». И толстый блондин не обратил на типа никакого внимания. Помощник судьи? Секретарь? Полицейская женщина вручила ему бумажный стакан (из которого поднимался пар) и, усевшись в стороне за небольшой стол под звездно-полосатым полотнищем, серо-костюмный стал глотать жидкость, нам невидимую.

Толпа устала ждать и начала проявлять первые признаки анархического неудовлетворения. Группы черных юношей внезапно вставали и с шумом выходили из зала, и так же шумно возвращались. Дополнительные два полицейских вошли в зал и стали у дверей.

Но судья появился, откуда его не ждали. Когда часы на моей руке отметили 10:10. Упитанный, высокий, гладкощекий, в бежевом свободном пальто, в шляпе и с портфелем, он вышел на нас от национального флага, поместил портфель на стол, за которым серый тип допивал уже третий стакан испаряющейся жидкости, и ушел… В ту же дверь, из которой появился.