Эдуард Лимонов - Виликая мать любви (рассказы)

Я изучил коряво-булыжную старую улицу по несчастью. В первые годы моей жизни в Париже мне приходилось каждые три месяца посещать ту сторону города. На рю Энард помещался (и помещается) центр приема иностранцев. Там, выстояв полдня в очереди, я получал (цвет варьировался в соответствии с тайным кодом полицейских бюрократов) повестку в префектуру для продления recepissé. [36] Recepissé (франц.) — вид на жительство. Живя в третьем, я был обязан тащиться в двенадцатый арондисмант к фликам. Таков был регламент и таким он остался. Flics [37] Flics (франц.) — полицейский. нас не спрашивают, куда нам удобнее ходить. Чтобы добраться к ним, я мог или «взять» метро до станции Реюйи-Дидро или мог достичь их более коротким путем по рю Фобург Сэнт-Антуан, она с ее мебельными магазинами была веселее, обжитее и чище; и позже повернуть на рю Реюйи, и только. Однако я предпочитал рю дэ Лион. Дело в том, что на рю дэ Лион был магазин оружия.

Оружейных магазинов у нас в Париже немало. Оружие, продающееся в них, одинаково недоступно личностям без паспортов, с легкомысленными бумажками вместо, сложенными вчетверо. И личностям с паспортами оружие малодоступно, верно, однако индивидуум без паспорта воспринимает оружие более страстно. Мне нужно было приблизиться к магазину на рю дэ Лион, набраться сил. Перед тем как идти к фликам, в унизительную очередь, меж тел национальных меньшинств, стоять среди перепуганных черных, вьетнамцев, арабов всех мастей и прочих (но ни единого белого человека… один раз, заблудившаяся скандинавская старушка, и только!), я шел прямиком к двум заплеванным грязью от тяжелых автомобилей, запыленным витринам тяжелого стекла. Разоруженный, как солдат побежденной армии, я стоял, руки в карманы, ветер в ухо, ибо нечему остановить ветер на широкой рю дэ Лион, и жадно глядел на Смит энд Вессоны, Кольты, Вальтеры, Браунинги фирмы Херсталь, израильскую митральез Узи… «Тир ан рафаль» [38] Tir en rafale (франц.) — стрельба очередями. — хвастливо сообщала прилепленная под митральез этикетка. Очередями, думал я, очередями… ха… Сгустившаяся в стальных машинах сила, власть, минимизированная до размеров тесно пригнанных друг к другу металлических мускулов, гипнотизировала меня. Уже отойдя было с десяток шагов, я возвращался, утешая себя гипотезой, что именно сейчас в центре приема иностранцев пик наплыва посетителей, благоразумнее подождать чуть-чуть, и опять прилипал к стеклу. Нет, я ни разу не вошел в магазин, ибо твердо знал, что ничего, кроме ножа, не смогу у них купить… С моей рэсеписсэ, без национальности, они мне не продадут и охотничьего ружья. Да мне и не нужно было охотничье ружье, и нож мне был не нужен, у меня было два ножа… Я бы приобрел митральез Узи, если бы имел возможность. И кое-что еще… Я не фантазировал, стоя у витрины, я всегда решительно пресекал свои фантазии в зародышевом еще состоянии… Дальше обладания Узи мои фантазии ни разу не забрались. В детстве, сына обер-лейтенанта (такое звание, я с удовольствием обнаружил, оказалось, было у моего папы в переводе на немецкий. Я прочел в своей биографии, в каталоге немецкого издательства «P.S.», что я сын обер-лейтенанта), меня окружало оружие. Пистолет ТТ, позже отца вооружили пистолетом Макарова, автомат и пулемет Калашникова, я на них даже и внимания не обращал! В одиннадцать лет я гонял по улицам с бельгийским браунингом — сосед майор арендовывал мне его на день, вынимая патроны. Когда однажды, я помню, мама Рая не возвратилась домой к десяти вечера, задержалась в очереди (за мебелью!), отец сунул в карман пистолет и мы отправились в темноту Салтовского поселка искать маму. Два мужчины. Только в детстве, в той стране на востоке, я немного попринадлежал к власти через обер-лейтенанта папу Вениамина и его пистолет системы Макарова: девятимиллиметровая пуля с великолепной убойной силой плясала в кармане папиных галифе при ходьбе, и не одна, но в хорошей и многочисленной компании. Мы шли по Материалистической улице, в темноте два-три фонаря, и под каждым топтались большие зловещие дяди. Но мы не боялись их, с нами была машинка…

Ветер врезал мне в ухо горстью пыли, и я вернулся с Салтовского поселка на рю дэ Лион. Рядом стоял сутулый арабский дядька с большим, покрасневшим от холода носом, в потрепанной шапке из цигейки. И неотрывно глядел на матовой синевой отливающую мускулистую жилистость карабина. Взгляд у него был грустный. Мы коротко переглянулись, без улыбки, но с симпатией, никто ничего не сказал, я отошел ко второй витрине, целомудренно оставив его наедине с карабином. Так оставляют друга наедине с любимой девушкой.