Эдуард Лимонов - Последние дни супермена

«Да, но девчонку я тоже взял по собственной воле. Подобрал. Мне этого хотелось, — признал Супермен. — Может быть, то, что я подошел к девчонке, и был мой самый суперменский поступок? Годами я бродил по улицам больших городов мира, облизываясь на таких девчонок, и не мог себе позволить решиться взять одну. Боялся чего? Что обругают и засмеют? Что не сумею удержать возле себя? Не совсем понятно чего, но я боялся связи с ребенком. Может быть, боялся общества и его законов. И вот теперь у меня есть дочь-любовница. Молодец, Супермен!» — оправдал себя еще раз Генрих.

Но и спотыкаться на одном месте не следует. Нельзя заигрываться в криминальную романтику ограблений. Супермен хотел покинуть цивилизованный до степени варварства мир, Европу, и уехать в страны, где отношения между людьми здоровее, хотя и опаснее. Хотел? По программе-минимум Супермену следует стать другом диктатора. Значит, нужно стать. Или попытаться стать. Честная попытка, даже окончившаяся смертью, засчитывается как победа. Нужно взять девчонку, уехать из страны и стать другом диктатора. Деньги для отъезда у них теперь есть. Супермен улегся спать. У Алис был ключ от квартиры.

Разбудил Супермена телефонный звонок. Телефонный звонок в квартире Супермена был редкостью. Тревогой. Пробираясь на ощупь в ливинг-рум, где находился телефон, Супермен мельком заметил, что за окнами, в Париже, льет противный, серый утренний ливень. И еще он осознал, что Алиса не явилась «домой» после концерта. Почему?

— Йес, — шепнул Супермен в трубку.

— Мсье Генрих? — спросил незнакомый женский голос.

— Да, — согласился Супермен. — Это я.

— Мсье Генрих, с вами говорит Магги, сестра Алис. — Сестра Алис звучала очень официально. Но и нервно. Было понятно, что сестре Алис на другом конце провода было нелегко остаться спокойной.

— Да, Магги. — Генрих решил не проявлять инициативу, а внимательно следить за движениями противной стороны. Он даже не спросил, откуда сестра Алис узнала его номер телефона.

— Я хотела бы с вами поговорить. Могли бы мы встретиться сегодня в ланч-тайм? — спросил голос.

— Могли бы, — согласился Супермен. — Где?

— Если вы не возражаете, в кафе «Александр» на Шамп-Элизэ? В час дня?

— Хорошо, — сказал Супермен. — Гуд бай. — И, не дожидаясь ответного «Гуд бай», повесил трубку.

Голый Супермен постоял некоторое время у телефона, обдумывая, что произошло. Было ясно, что телефон Генриха Магги могла получить только от Алис. Алис же не явилась домой к папе Генриху. Что случилось с Алис? — Этот вопрос он хотел сразу же задать сестричке Магги, но удержался, а теперь жалел, что не задал. Все прояснится, конечно, в час дня. Сколько же сейчас времени?

Было 8:30 утра. Наверняка с Алис что-то случилось. Однако, подумал Генрих, если бы произошло несчастье, сестра не смогла бы себя сдерживать и быть вежливой по телефону. Очевидно, мелкая проблема. Но проблема.

Супермен надел белые носки и кроссовки. Трусики. В таком виде он выпил кофе и, взяв свои чугунные гантели, занялся приседанием. Потом последовали маховые движения в стороны — для развития мышц груди. Между грудными мышцами Супермен был способен зажать, и крепко, пальцы своей руки.

Взяв две гантелины в одну руку, Генрих встал в профиль к зеркалу в ливинг-рум и приступил к сжиманию и разжиманию руки. Упражнение для развития бицепсов. Конечно, лучше бы делать это упражнение сразу обеими руками, но гантели Генриха были слишком легкими для этой цели.

Рука, напрягаясь, обозначала множество мышц, которых вовсе не существует у обычного человека. Супермен с удовольствием наблюдал свою жилистую твердую руку. «Тело мужчины должно быть твердым как камень», — вспомнил он откуда-то всплывшее. Тело Супермена особенно.

Наверное, и в тюрьме, приговоренный к пожизненному заключению, Генрих все равно бы ежедневно делал физические упражнения. Впрочем, «пожизненное заключение» звучит насмешкой для человека в его положении…

Генрих еще раз осмотрел свое тело в зеркало. Безусловно, он не помолодел. Морщины на шее, сероватый ежик; там, где в пятнадцать лет красовалась ямочка, если Супермен улыбался, а тогда он улыбался довольно часто, образовалась вертикальная морщинка в пару инчей длиной. Однако, в основном, лицо Генриха сохранилось очень неплохо, и он если и не выглядел на лживые тридцать лет, каковыми он обозначил свой возраст Алиске, то, во всяком случае, ему трудно дать больше сорока. И, конечно, никто бы не поверил, если бы Генрих сказал, что он болен. Это ли тело больного? Атлета, да. Впрочем, Генрих и сам не верил порой в то, что он болен. С таким телом…