Владимир Топилин - Немтырь

И все же мне повезло. Далеко позади послышался монотонный, завывающий на пригорках, мотор машины. Вскоре я увидел свет режущих темноту фар, два желтых глаза, узнал знакомый «студебеккер». Не отходя с дороги на обочину, радостно поднял обе руки.

Увидев меня, Пашка сбавил скорость, остановился. Когда я залез с грязными сапогами в кабину, улыбнулся, как родному брату, спросил уставшим голосом:

— Что, дядя, закусило?

— Есть маленько, — в тон ему ответил я. — Запоздал, пришлось пешком топать.

— Как будто тебя посветлу ждала машина, — недовольно выпятила нижнюю губу тетя Саша, нехотя уступая место.

— Я думал, охотник какой по ночи шастает, а ты самопехом решил? — включая скорость, продолжал Пашка. — Туда без ружья был, назад с карабином.

— Он его у брата Зенты изъял, — ответила за меня всезнающая Вобла. — Неужли непонятно? — И уже ко мне: — Разоружил бандюгана? Правильно! Нечего народ пугать. А то ишь, все мужики как мужики — воевали, а он, птица вольная, в тайге отсиживался!..

И понесла всякую ересь. В этот час тетка Александра была в исключительно плохом настроении. Долгая дорога туда и обратно, прием товара измотали ее, сделали злой и сварливой. Теперь Вобла весь негатив изливала на Яниса, хотя не знала всей сути. Перемывая кости понаслышке и по собственным предположениям, рассказывала про дезертира в полной красе. Как в то время, когда страна воевала и голодовала, он жил припеваючи, миловался с женщинами, жрал от пуза и вообще…

Она не договорила. Набравший к этому времени скорость «студик» встал как вкопанный. Пашка тормознул так, что заглох двигатель. Через кабину из кузова полетели какие-то ящики, банки, бутылки. Не ожидавшая резкой остановки Вобла, не удержавшись, резко подалась вперед, ударившись головой о лобовое стекло.

— Что ты орешь как недорезанная? — сильными руками вцепившись в руль, будто выжимая из него соки, закричал Пашка. — Откуда ты все знаешь? Ты что, там была? Видела его? Ты себя, сука, вспомни, как в войну на складах отъедалась! Вспомни, как тетка моя у тебя стакан муки просила, а ты ей не дала. Или расскажи, как с директором тушенку да колбасу списывали, а сами по ночам фуршеты устраивали. Неправда? Поделись, как у баб приисковых золото со свинцом мешали…

Бросив баранку, Пашка выскочил на улицу, спрыгнул с подножки, хрястнул дверцей так, что рассыпалось боковое стекло. Начал собирать разлетевшиеся на дороге продукты.

Я молча вылез за ним, помогая, спросил:

— Что ты так на нее?

— Не хрен грязь на людей лить, когда у самой юбка в навозе! У самой вон мужик бронь имел, вроде как больной. Какой больной? На коне не догонишь, об лоб поросят можно добивать. Дворником работал. Она же ему бронь выписала с военкомом… Нетрудно догадаться, за что.

Постепенно успокаиваясь, закурил. Поднял с дороги целую бутылку со спиртом, отковырял сургуч отверткой, достал из бардачка стакан, налил половину:

— Давай, начальник, выпьем! За тех, кому пришлось и кто не смог!

Я не отказался, понял его настроение.

Собрали продукты, загрузили в кузов, сели в кабину. Пашка завел отрепетированный двигатель, включил передачу. Быстро набирая скорость, «студик» мягко покатил по дороге. Остаток пути молчали. Пашка уверенно крутил руль, Вобла пыхтела носом. Я, переосмысливая случившееся, искоса, с уважением посматривал на фронтового водителя.

Утром следующего дня в восемь часов пришел на доклад к Краеву, доложил о прибытии. Передал протокол допроса и оружие. Виктор Федорович во время разговора часто вскакивал со стула, волнуясь, молча ходил по кабинету. Выслушав мой доклад, отпуская, задумчиво протянул:

— Тяжелая, запутанная история.

Через час, находясь в своем кабинете, услышал, как пришла экспедитор Александра Воблер. Ворвалась в кабинет начальника с заявлением на Пашку Зыкова. Долго кричала, что-то доказывала. Через некоторое время Краев позвал меня к себе, угрюмо спросил:

— Вот, гражданка Воблер говорит, что ты был свидетелем того, как гражданин Зыков ее вчера избил.

— Не знаю, не видел, — холодно ответил я.

Через месяц меня повысили в звании, дали другую должность, предложили работать в Красноярске. Я уехал и, к сожалению, не знаю дальнейшей судьбы Яниса Вереда. Вспомнить о немтыре помог случай. Однажды, в начале семидесятых годов, по заданию Управления занимаясь архивами, наткнулся на папку под грифом «секретно». Прочитал знакомую фамилию. Ознакомившись с делом, какое-то время был подавлен приговором. В нем значилось что «Марис Витолсович, Юрис Марисович и Андрис Марисович Вереды были арестованы 5 октября 1937 года по статье 58. Осуждены 15 ноября, высшая мера наказания. Приговор приведен в исполнение 17 ноября 1937».