Жоржи Амаду - Лавка чудес

А у дверей спозаранку собирается толпа просителей. Кого здесь только нет: жены заключенных – иной раз со всем выводком; матери детей, которым настало время идти в школу – а за школу платить нечем; безработные, проститутки, бродяги, больные – им нужны больница, врач и лекарство; выпущенные под залог жулики – их скоро будут судить; родственники умерших, которых не на что похоронить; брошенные жены, девицы, забеременевшие от соблазнителей, которые и слышать не хотят о женитьбе; кого здесь только не увидишь – и всем грозит правосудие, полиция, сильные мира сего; а вот просто-напросто пьянчужка пришел в надежде опохмелиться… Все народ беспокойный, томимый голодом и жаждой… Одного за другим принимает и выслушивает их майор.

А домов у майора три: на Либердаде, на Косме-де-Фариа, в Итапажипе, и в каждом доме терпеливо и кротко хоть до утра ждет его прихода нежная наложница.

В доме на Либердаде – Эмеренсия, толстая, тихая негритянка, лет сорока с небольшим, пышногрудая и широкобедрая. Она готовит баиянские кушанья для богатых семей и принимает у себя нескольких постоянных и почтенных посетителей. Это самая давняя из нынешних привязанностей майора: он увез ее из дома больше двадцати пяти лет назад.

В доме на Косме-де-Фариа шьет и вышивает на продажу ласковая мастерица Долина: лицо ее побито оспой, ей тридцать лет, она белокура и изящна. Долина познакомилась с майором, когда суровый отец выставил ее, беременную, из дому. Капрал, виновник ее несчастья, уже был женат; узнав о ребенке, он моментально добился перевода на юг. Майор устроил Долину в родильный дом, оплатил счет врачу, но и потом не бросил ее с ребенком на произвол судьбы.

В зеленом домике с розовыми ставнями на Итапажипе живет хорошенькая полуиндианка Мара: ей восемнадцать лет, у нее два золотых зуба, она мастерит матерчатые цветы для магазинчика на Авениде, дом семь, – сколько сделает, столько и продаст. Хозяин, впрочем, уже не раз предлагал ей заняться иной, более выгодной работой, да и красноречивый красавец художник Флориано Коэльо тоже хотел бы взять ее под покровительство, но Мара хранит верность своим цветам и своему любовнику. Придет майор, и она окажется в его объятиях, почувствует его дыхание, услышит его охрипший от бессонной ночи голос:

– Как поживаешь, птичка моя?

Три домашних очага, три семьи, три любовницы? «Вранье! Быть этого не может!» – заявляют многие, узнав, сколько возлюбленных у майора, и как не понять их законное удивление и недоверие! В таких случаях майор извиняется, просит принять в расчет его преклонный возраст и хлопотную профессию: конечно, раньше, когда он был моложе и свободней, сам сбивался со счета, перечисляя свои постоянные привязанности и мимолетные увлечения.

– Аршанжо всегда был окружен людьми, а девицы просто висели на нем, – не спеша говорит майор, а редактор Ари записывает неразборчивым почерком его слова. Доктор Зезиньо с любопытством слушает рассказ майора. Мелькают люди, события, улицы и даты: память у майора как бездонная бочка. «Лавка чудес», Лидио Корро, Кирси, палатка матушки Теренсии, Ивона, Роза, Розалия, Эстер, женщины, женщины, женщины, афоше «Дети Баии», мытарства Прокопио, полицейский комиссар-зверюга Педрито Толстяк, забастовка тридцать четвертого года («Об этом сейчас не надо: Ари, будьте добры, пропустите это», – советует доктор Зезиньо своему редактору: горячая голова, вполне может заострить все внимание на забастовке, и хлопот с цензурой потом не оберешься), сантейро Мигел… Информация богатая, спору нет, но владелец газеты разочарован: вся эта болтовня не имеет никакого отношения к науке.

– Он умер в нищете, да? – спрашивает Ари.

Человек был добрый, простой, но горд и упрям как черт, никто с ним не мог справиться. Сколько раз майор (и не только майор) предлагал ему поселиться у себя: старик в ту пору окончательно лишился работы. Вы бы согласились? А он ни в какую: «Я и сам не пропаду: в милостыне не нуждаюсь!» – и все на этом. Удалой был старик…

– Ровно двадцать пять лет назад он умер. А восемнадцатого декабря, как раз за неделю до рождества, исполнится сто лет со дня его рождения.

Послышалось восклицание: наконец-то доктор Зезиньо обрел то, чего искал и добивался.

– Что вы сказали, майор? Сто лет? Повторите!

– Так оно и есть: Аршанжо исполнилось бы сто лет. Он шумно отметил свое пятидесятилетие – целую неделю праздновали… Ох, доктор, что это была за неделя!…

Возбужденный Зезиньо вскочил на ноги.