Мария Воронова - Эхо первой любви

Он не просил ее верить, как сделал бы любой другой человек. Почему? Знает, что виноват? Или ему все равно, что она подумает? А самое страшное, что Фрида не знала, верить или нет.

Зиганшин встал с тяжелой головой, в странном для себя взвинченном состоянии. Его томило смутное беспокойство, чувство, будто он опоздал или забыл сделать что-то важное, только никак не мог понять, что именно. Он перебрал в памяти вчерашний день, но не нашел в нем ни единого повода для паники. Разговор с Иваницким прошел спокойно, а вечером Мстислав Юрьевич хоть и не успел заехать к Фриде на работу, зато хорошо поговорил с ней по телефону, и невеста обещала сегодня приехать сама.

В общем, день обещал быть приятным, и Зиганшин решительно не понимал, откуда у него этот мандраж, предчувствие беды. Он никогда не ощущал ничего подобного раньше, даже в трудные дни, даже накануне опасных операций. Наоборот, зная, что скоро может быть убит, он словно открывался навстречу жизни, каждой клеткой тела наслаждаясь земным существованием.

А сейчас, на фоне полного благополучия почему-то не мог отделаться от бабского истерического чувства. Служебная рутина не отвлекла его, все равно подсознательно, фоном, шло противное ощущение, что он где-то сильно ошибся и теперь жизнь пойдет совсем не так, как ему бы хотелось. Зиганшин хотел позвонить Фриде или написать ей, но подумал, что она, наверное, спит после дежурства и будить ее из-за своих мутных и ни на чем не основанных тревог – настоящее свинство.

«Пройдет, – решил он, – сегодня с Фридой поцелуюсь, и все нормально будет».

Около двух часов дня вдруг позвонил Леша Кныш, областной следователь. Зиганшин пожал плечами, недоумевая, что могло понадобиться приятелю. Вроде бы они виделись совсем недавно и еще не успели соскучиться друг по другу.

– Подъезжай ко мне, – сказал Кныш строго и отрывисто.

– С чего бы вдруг?

– Послушай, это в твоих интересах. Если не хочешь очень больших проблем, просто собирайся и приезжай сейчас ко мне на службу.

Зиганшин немного обалдел от Лешиного тона, но при всем том, что Кныш был жуткий лентяй и безалаберный человек, Мстислав Юрьевич доверял ему и знал, что зря он волну гнать не будет, поэтому доложился начальнику и поехал к областным следователям.

Зиганшин предполагал услышать неприятные вести, но к тому, что сообщил Кныш, он все же оказался не готов.

В глазах следствия картина выглядела так: немногим более года назад Владимир Иваницкий предложил своей жене Елене развестись. Причины, толкнувшие его на этот шаг, оставались не ясны: если у олигарха и была другая женщина, то открыто он нигде с ней не появлялся и не знакомил ни с кем из своего окружения, и Елена, в свою очередь, тоже не была замечена в изменах. В семье росло трое детей, и до недавнего времени Иваницкие производили впечатление дружной пары. Оказалось, за красивым фасадом обитают точно такие же демоны, как у простых людей.

Елена дала несколько интервью, в которых робко признавалась, что муж ее жесток, равнодушен и в то же время изводит ее ревностью, что она боится лишний раз вздохнуть, чтобы не навлечь на себя гнев супруга и повелителя. Что к детям он абсолютно инертен и считает, раз содержит их в роскоши, то больше к нему, как к отцу, претензий быть не может. Первый раз в первый класс, детские болезни, взросление сына и прочее, что составляет интересы обычной здоровой семьи, – все это прошло мимо Владимира, поглощенного своим бизнесом и низкопробными развлечениями. Трудно сказать, чего хотела достичь Елена с помощью этих публикаций. Просто выплескивала злость, или взыграла на генетическом уровне, всплыла из тьмы времен черная магия советских женщин, которые возвращали мужей в семью, публично позоря и унижая их на партсобраниях-шабашах.

Скорее всего, она думала, что Иваницкому станет стыдно, он не захочет, чтобы люди думали о нем как об ужасном муже и никчемном отце, и чтобы доказать, что это не так, он вернется в лоно семьи как миленький.

Но Владимир был слишком самостоятельный человек, чтобы строить жизнь в угоду общественному мнению, и публикации не поколебали его решения. Во всех случаях он хранил молчание, предоставляя людям думать о себе все, что им заблагорассудится.

Елена тогда решила действовать через детей. Раз папа хочет бросить маму, значит, он негодяй и подлый человек, которого ни в коем случае нельзя любить, и общаться с ним – все равно что самому становиться подлым и низким человеком. Единственное, как могут хорошие дети относиться к отцу-предателю, – это ненавидеть его и презирать. Хочет уйти из семьи – ради бога, пусть уходит из всей семьи. Не хочет быть мужем – значит, недостоин быть отцом. Обычно дети, особенно воспитанные психопатическими личностями, охотно включаются в подобные игры, им нравится, когда мир четко разделен на хорошее и плохое, черное и белое, ангельскую мать и дьявола-отца. И кто откажется от удовольствия унижать и наказывать собственного родителя, раз уж есть к тому прекрасный повод?