— Сэмми, о чем ты думаешь, все молчишь.
— Воображал себя председателем банка с уставным капиталом миллиард долларов.
— А если бы я пришла просить ссуду.
— Я бы дал.
— И ведь дал бы. Чем все кончится, Сэмми.
— Кончится, и все тут.
— Во мне как будто нутро вверх тормашками. Хоть что-нибудь посоветуй.
— А что ты хочешь услышать.
— Все ли в порядке. Со мной.
— Какая разница, что я скажу.
Абигейль поднимается на ноги. Сжимает кулачки. Треугольник мягких темно-каштановых волос в основании живота, подушечка, куда можно было бы преклонить голову.
— Хрен надутый. Никому чтобы ни слова.
— Думаешь, есть о чем поведать.
— Никому ни слова, и точка. Я знаю, до чего все эти психиатры любят в дерьме копаться. Хлебом не корми. Развратники.
— Ты так считаешь.
— Я так считаю.
— Минуту назад ты просила помочь.
— Да, только вы помочь не можете. Брать — это да, а вот давать. Я вас пугаю, правда же. Если хотите услышать что-нибудь новенькое, так вы тоже начинаете меня пугать. Может, я психованная, но вы просто чудовище. Вы обо мне ничего не знаете. Ничегошеньки. Зарубите это себе на носу. Что, зарубили.
— Зарубил.
— Очень хорошо. Небось думаете, у меня с отцом что-то было.
— Я ничего не говорил. Зарубил себе на носу, что ничего о тебе не знаю.
— Вот именно. Не знаете. Потому что мы с папой любим друг друга. Господи, Сэм. Боже мой. Пожалуйста, у тебя не найдется чего-нибудь выпить. Пожалуйста.
Сэмюэль С в простыне идет в ванную. Переступает через четырех муравьишек, разведывающих обстановку вокруг крошки, оставшейся от сосиски, которую он сжевал, бултыхаясь в ванне, шестнадцать куда менее веселых дней назад. Все вместе тянут-потянут, запасают на зиму. Я запускаю руку в дверцу под раковиной, шарю в литом коробе пьедестала с такой опаской, словно оттуда может выскочить змея.
Абигейль тянется за стаканом виски. Соприкосновение рук. Подносит стакан к губам и залпом выпивает. Протягивает за добавкой. Сэмюэль С наклоняет бутылку (кисть руки, как положено, сверху) и наливает. Она запрокидывает голову. Стакан пуст. Утренний свет дрожит в ее слезах.
Сэмюэль С сидит, при нем одно брюхо, в остальном сорок раз банкрот. Абигейль перегибается, младые перси ходуном, пустой стакан ставит на стол. Широкая темная бровь воздета, губы сжаты, подносит руку к виску и наматывает на палец прядь волос. Держа колени сомкнутыми, слезла с кровати. Достает из переметной сумы нижнее белье. Расправляет комбинацию легкого черного шелка. Оборачивается к Сэ-мюэлю С:
— Не смотрите.
Слышен гудок с ближней фабрики. Семь утра, в это время сквозь заклеенные окна всегда пробивается странный запах — то ли яд, то ли парфюмерия. Гудит огонь под чугунами, будит дымоходы. Стоя в замшевых сапожках перед облезлым зеркалом, Абигейль продирает гребень сквозь спутавшиеся пряди. Берет свою торбу, перекидывает через плечо ремень и останавливается в дверях, возле косого солнечного луча, в котором пляшут пылинки.
— До свидания. И прошу прощения за укус.
— Вы знаете, что надо сказать кондуктору.
— Знаю. Айнмаль цур опер, битте [11].
— Зер гут.
— Жалко, нерадостные получились посиделки. Я пришлю вам открытку. Ну… Ладно, фиг с ним. До свидания.
Сэмюэль С варит на кухне чашку кофе. Опершись у плиты локтями на деревянную доску для рубки мяса. В краях совсем иных пластая мысленно лук и чеснок и отбивая конину, чтобы стала мягкой. Вот-вот, и неудача точно так же есть отбивная из косных принципов. Расставание с тем, что слишком хочешь удержать. Сказать останься всегда слишком поздно. Она захлопнула бы сердце перед самым носом.
В старые добрые времена имелись друзья, к которым можно было зайти вечерком в субботу, оттаять, вернувшись с холода этого мира.
А не плясать
Без убежавшей дамы,
С криком и топотом
Бессмысленно кружа
В одних напульсниках
Из шерсти вшивой ламы
И ремешке
Из дохлого ужа.
Понедельник прохладный, облака высокие, свет солнечный. Вспоминая, как уютно прижимался к ее попке, Сэмюэль С принимает ванну. Вода подступает к груди и периодически заливает уши. Тщательно промыв и высушив рану, двинулся пешком на восток за три мили вдоль речки Вьенны, незримо струящейся в своем бетонном русле и пропадающей под Нашмарктом. Мимо Оперы по запруженной толпами Кертнерштрассе. И в кафе, где так еще недавно встретил Абигейль. Там взял кофе и кипферль.
В три часа дня позвонил графине. Та заявила, что у нее нет сил с ним ругаться. Сэмюэль С сказал, что перезвонит точно в это же время. Через год. Когда колокола били четыре, сел в семьдесят первый трамвай, круживший по улочкам с фамилиями философов. Из окна трамвая проблеском вид сквозь ворота парка Бельведергартен на белые тропинки, аккуратные живые изгороди и ровные газоны. Эх, надо было заронить в Абигейль семя.
Читать дальше