Лена Элтанг - Побег куманики

— Третий раз сработает! — сказал ты и кивнул ему почти незаметно. О мой дивногубый кшатрий.

Через пять минут на столе стояли аппам и масала. Видишь, милый мой, я ничего не забыл.

Напиши мне подробно, что происходит у нас и в St. Johannsspital — чтоб он сгорел! — занимаешься ли ты своей темой и намерен ли ты продолжать то, что мы начали.

Полагаю, что намерен, дитя мое. Не станешь же ты говорить мне о невинных жертвах спешки и небрежности, как это делал фон Петекофер!

Ты единственный, кто знает, что это не небрежность. Более того, мы с тобой в двух шагах от триумфального дня, когда те, кто пытался играть с нами свое простенькое е2 ‑ е4, остекленеют от зависти. Как я теперь стекленею от бешенства.

Ты ведь знаешь, у средневековых шахматистов король имел возможность пойти конем, если ему угрожала опасность. Эта возможность, единственная за всю игру, называлась весьма убедительно — прыжок короля. Ты — мой троянский конь, Чанчал, и я пойду тобой.

Нет, ты — мой Боевой Индийский конь. Как там говорилось в гимне поклонения Бхагавати, который ты читал мне в нашу первую ночь?

Видишь, я все помню.

И не пиши мне всех этих alle bemitleiden dich [15] больше, умоляю тебя, Чанчал. В твоих спелых вишневых устах это выглядит как богохульство.

ЙЙ

октябрь, 19

сбудется все, возможность чего отрицал [16]

я поеду на мальту, зря я заплатил сеньоре пардес сорок тысяч вперед

еще только половина октября, она мне не вернет, нечего и просить

еще придется платить за синюю цаплю и прожженную скатерть — галисийское кружево с белыми птицами, у нее везде птицы, и сама она похожа на вечную птичницу

так и вижу ее в крахмальном чепце а-ля изабелла кастильская

фелипе говорит, только болваны летают самолетами на мальту ходит круизный пароход, говорит он, заодно увидишь рим и монте-карло, я посмотрел в компьютере, девяносто шесть тысяч песет! никак не могу привыкнуть к новым деньгам, хотя старых уже два с лишним года как нет, многие здесь считают в тысячах, а потом поправляются, улыбаясь со значением

приятель фелипе моет посуду на голден принцесс, он поговорит с ним во вторник, может, у них отыщется место для трехгрошового пассажира

фелипе и лукас играют в небесах в четыре руки, а я сижу на полу и тихонько жму на педаль

октябрь, 22

gra-a-a-acias a la xnda que те ha da-a-a-do tanto

испанская профессор меня полюбила

вчера она поила меня чаем и крутила пластинку своего мертвого мужа

пластинка квохтала, учительница дрожала улыбкой

пятна в ее хрестоматии похожи на чернильные, но это вино

Так. Прописные. Прописные.

Сеньора Пардес со складчатыми веками меня ненавидит. Я встаю по ночам и ем овсяное печенье. Всюду крошки и в постели тоже. А еще я разбил ее цаплю, синюю, нечаянно. Она собрала цаплины кусочки в передник и унесла зачем-то. Что она станет с ними делать?

без даты

на фото у лукаса волосы цвета перестоявшего меда а еще бывает крушиновый мед, мутно-коричневый с прозеленью

такие у лукаса глаза

я пририсовал ему пчелиные радостные усы и брови

у таких мальчиков не бывает полых ладоней

и плоского голоса не бывает

да и мальчиков таких не бывает, опомнись, мо

октябрь, 23

о чем я думаю? на кой черт я проторчал половину ночи в этом баре боадас, надышался до одури мятным дымом

дэниэл, никакой он не дэниэл, все они здесь белокурые луисы, оливковые хосе марии с клепаными плетками, козырными дамами в кожаных рукавах, ваша девятка бита, бита, бита

ребята говорят, раз уж я влюбился в парня, я должен знать, как это делается

дэниэлиликакеготам привел меня в комнату за баром: кушетка, как у психоаналитика в фильме вуди аллена, шотландский плед с длинным ворсом, два стула с венским изгибом, я и не знал о таком укромном местечке

tranquilo, hombre, это отель для каталонских мачо, сказал он, расстегивая рубашку, от него пахло знакомо, но неузнаваемо — не то разогретой самолетной резиной, не то тлеющими листьями, он расстегивался, как кормилица, я подумал, что сейчас он вытащит грудь из корсажа и поднесет к моему рту на розовой отмытой ладони, а потом еще примется присыпать мне между ног аптекарским тальком

видишь — сказал он, стягивая тугие джинсы с голых бедер — какие они у меня круглые! как королевские

буллы! не хватает только красных шелковых шнурков или серой пеньковой веревки, подумал я, смертельные буллы присылали на пеньковой веревке, а твои похожи на плохое известие больше, чем на царскую милость