Ричард Фаринья - Если очень долго падать, можно выбраться наверх

— А я ничего не замечал, ни вот столечки. Почеши немного спинку, а?

— У меня есть книжка, специально для тебя.

— Почитай вслух, малыш. Вложи мне что-нибудь в голову.

— Бред какой-то. Если только переспать, неужели он не мог просто ее попросить? Ну, как-нибудь по-другому?

— Америка, малыш. Эта страна больна. Чуть-чуть ниже. Левее.

— «Куда б я ни шел», — читала она, — «туда и Пух,

Мы с Пухом всегда вдвоем.

Чего б я ни сделал, доволен он,

— Куда ты сегодня? — спросил меня Пух.

— Как здорово, вместе пойдем…»

Но к его катастрофическому удивлению — когда она была готова и ждала, когда он осторожно развел ее колени своими и принес в жертву слепой глаз перископа, когда она нервно дернулась и издала стон изысканной капитуляции — к катастрофическому его удивлению, мембрана не преградила ему путь.

Он оказался внутри легко, словно воткнул штепсель в розетку, и ничего не произошло — вообще ничего. Они не стали прерываться, чтобы это обсудить, но и вместе закончить не смогли. Кристин — на целую минуту раньше.

Потом, когда они пили в Фицгоровской «импале» коктейль из «Снежинки», она объяснила, что это могло быть только из-за «тампакса». Гноссос сказал, что не понимает, он не мог отвлечься от тянущей пустоты в паху. Однажды, — проглотив пиво, объяснила Кристин, — она случайно попыталась засунуть второй «тампакс», не вытащив первый. Тогда вдруг стало очень больно. Наверное, слишком сильно надавила, потому что, как она уже сказала, забыла про первый, ну, в общем, в том месте, где ты был.

Кто еще там был, проскочила мысль, но он все равно попробовал засмеяться — и поверил.

— Сколько будет дважды десять? — спросил я Пуха.

(Дважды кто? спросил меня Пух.)

— Это десять раз по два — такие ходят слухи.

— Я тоже так думаю, — ответил мне Пух.

А месяц и день спустя, в воздухе разносился аромат сирени, и он лежал совершенно голый в цветущей оранжерее Дэвида Грюна, спиной на подушке из ирландского мха, руки сцеплены под головой в замок. Кристин, не совсем голая, свернулась калачиком, обхватив его колени изящными, как «Букет Кашмира», руками. На ней зеленоватые чулки, шнурованный бежевый пояс с подвязками и лиловые туфли на высоких каблуках — она знала, что ему нравится. Время от времени она отрывала кусочек влажного блестящего мха и крошила ему на живот. Гноссос, Иммунитет, Исключение, частично просветлен и не знает ничего, кроме прикосновений ее губ, нежного хмельного тепла. Вокруг — тяжелые убаюкивающие ароматы. Фиговые деревья, молочай, дикие тюльпаны, анемоны, наперстянки, толокнянка, розовые гвоздики, душистые васильки, алтей, фуксии, иберийка, тигровые лилии, рододендрон, турецкая гвоздика, Трава среди травы и глиняная ваза, в которой когда-то стоял букетик зверобоя. Жабы и змеи шуршат в листьях.

Она догнала его в сарае. Запах лошадей, сена и зерна раззадорил их обоих. Спиной на гору овса, одежда летит, пальцы ищут. С луга доносится детский смех, визг, вопли, далекие голоса. Киви, Малиновка и Ласточка вернувшись из школы, заблаговременно украшают «майское дерево». Гноссос и Кристин сидят лицом друг к другу, бедра разведены, напряженные тела, руки отставлены назад для равновесия. Звуки, которые они издают, не принадлежат ни одному языку, но понятны всем.

И снова в седловине пологого холма, где когда-то он прострелил голову мчавшемуся галопом зайцу. Теперь он знал только Кристин. Он видел экстаз на ее лице, примеривался к ритму и исторгал белок. Пей шоколадное молоко, ешь яйца, сырое мясо. Оп-ля.

— И что, — спросил Дэвид Грюн: мешковатые штаны, красное лицо, все руки перепачканы зеленью. — Когда гуляем? Когда свадьба?

— В июне, — сказала Кристин.

— По традиции, — добавил Гноссос. Он выстругивал для мобиля деревянную скумбрию. Рядом на полу лежали три уже готовых бальсовых рыбки с петельками вместо спинных плавников.

Дрозд неуверенно пожала плечами. Она перемешивала в небольших жестянках черную и голубую эмаль. Крачка и Синица раскладывали кисточки. Крошка Зарянка, подросшая за последний месяц, ползала, как котенок, по ворсистому ковру, гоняясь за кем-то, видимым ей одной. Киви и Малиновка закалывали каштановые волосы Кристин полупрозрачными черепаховыми гребешками, засовывая в пряди клочки сена и овса. Сначала они хотели заплести косички, но волосы оказались слишком короткими. Теперь девочки сооружали из каштановых стрелок замысловатые фантазии: закручивали их в локоны, перетягивали резинками, расчесывали, развивали, завивали опять, закалывали и прокладывали в глубине секретные тоннели.