Ричард Фаринья - Если очень долго падать, можно выбраться наверх

— Нет, — сказал он, вместо овалов, складывая пальцы в круги. — Так неправильно.

Гноссос подался вперед, губы уже сложились, чтобы спросить: что? Но Калвин снова закатил глаза, и слепые белки уставились в никуда.

Появился новый звук: чириканье, щелканье перьев. Голова качнулась, стала описывать короткие дуги, и Гноссос испугался (хоть и несколько отстраненно), в своем ли старик уме. Но тут на зов неожиданно прилетели два зимородка. Они вертелись друг вокруг друга, они кружились, словно их притягивало к общему центру, трепетали, оставаясь на периферии невидимого колеса. Но прежде чем их успело затянуть в воронку, голос Калвина осекся и прервался. Птицы камнями упали в бегущий ручей, подняли тучу брызг, затем взлетели, держа в клювах сверкающих и бьющихся рыбок.

Когда их крики окончательно умолкли, а прежняя тишина установила в воздухе свой порядок, Блэкнесс медленно покачал головой и разочарованно развел руками. Похоже, у него что-то не получалось. Не решаясь пошевелиться, Гноссос ждал, когда тот заговорит.

— Нет, — сказал наконец Блэкнесс. — Кажется, бестолку. — Глаза вернулись на место, он снял со лба гирьку. Осталось овальная ямка, но она быстро разглаживалась.

— Что происходит, старик?

— Бестолку, — повторил Блэкнесс.

— Бестолку?

— Давно ты здесь сидишь?

— Не очень. Пришел перед самыми пчелами.

— А-а. — Он опустил гирьку в карман рубашки.

— Калвин?

— Гмм?

— Ты себя нормально чувствуешь?

— Что?

— С тобой все в порядке?

— В каком смысле?

— Ладно, не обращай, это я так.

Блэкнесс бросил быстрый взгляд на руки, помолчал, затем сказал:

— Не вини себя. — Он выговорил эти слова так, словно они были частью долгого и сложного разговора, тем не менее, как-то связанного с происходящим.

— А?

— За Моджо.

— Что?

— Это не твоих рук дело, Гноссос. Зло, — он на секунду запнулся, почти вздохнул, — зло, чтобы стать очевидным, не нуждается в заклинаниях. Часто оно действует само. Ты увидишь.

— Что увижу?

И снова долгая трепетная пауза.

Но добравшись до дома со швейцарскими наличниками и войдя в квартиру, Гноссос обнаружил над унитазом рыжую голову Фицгора.

На полу валялись оловянные кружки, латунные тарелки, медные охотничьи рога и девятнадцать пустых склянок. Последние совсем недавно были заполнены аспирином, «бафферином», «анацином», кофеином, мепротаном, молочком магнезии, вазелиновым маслом, парегориком, спиртом для растираний, «корисидином», жаропонижающими пилюлями «суперанахист», «пепто-бисмолом», лосьоном от ожогов, детским кремом, бромистым хинином, лаворисом, туалетной водой «Старая Пряность», лосьоном после бритья и сельдерейным тоником доктора Брауна. Фицгор успел облачиться в мундир Учебного корпуса офицеров запаса и оставить записку. Она гласила:

Воняло рвотой. Фицгор был почти без сознания.

Мгновение тупой паники.

— Что ты наделал, скотина?! — проревел Гноссос, выдергивая его голову из унитаза. — Ты сожрал все это говно?

Кивок бессильной головой.

— Рррггффд, — был ответ.

— Боже правый, — взмолился Гноссос в потолок. Затем, оставив болтаться запрокинутую кверху голову, бросился к холодильнику и соорудил жуткую смесь из яичных белков, горчицы и теплой воды. Когда до Фицгора дошло, что все это ему придется выпить, глаза его поплыли. В онемелом протесте он прикрыл голову руками. На кафельном полу валялась когда-то белая фуражка УКОЗ, заполненная извергнутым полупереваренным суицидным рагу.

— Давай, сука, пей, ну пей же!

— Рррггффд.

Гноссос отогнул непослушную голову и вылил в рот мутную жидкость. Когда количество проглоченного показалось ему достаточным, он бросился к телефону и вызвал скорую помощь, напугав дежурную выдуманными подробностями вроде того, что жертва посинела и истекает кровью. Девушка не рискнула усомниться в его словах и пообещала, что бригада сейчас будет. В ванной Фицгор рыгал с неожиданной яростью. Чтобы он не задохнулся, Гноссос придержал его за плечи.

Через несколько минут спазмы немного успокоились, Фицгор попытался говорить, но вместо слов во рту лишь пузырилось бормотание:

— Я… пдржк… пнимаиш? Я никогда…

— Блюй давай, и заткнись. Господи.

— …Н могууууу… ррря немогууууууу…

Мышцы Фицгоровского живота непроизвольно сжались, и его вырвало опять, на этот раз он исторгнул из себя больше дюжины мепротанинов. Хорошо, подумал Гноссос, продолжаем.