Игорь Гергенрёдер - Близнецы в мимолётности

— Там дальше — овраг?

— Овраг? Возможно, — он ждал продолжения.

— Забор вокруг больницы не жёлтый?

— Серый штакетник, — сказал он с возросшим вниманием.

— Мне кое-что прибредилось... — я рассказал, что в приступе болезни представил, будто в больнице есть моечная, где убивают током. Нарисовав картину, добавил: — Нянечки в коридоре из простыней мешок шьют. — Указывая на дверь, я процитировал: — Звучат два удара часов, старый сыч убирает засов.

Генка усмехался в мрачном волнении.

— Вот здесь проходят с ношей, — усмехнулся и я, — на краю оврага раскачают: раз-два! раз-два! И — лети, крутись и радуйся!

Филёный погрузился в раздумья, проговорил:

— Если б твоя фантазия такое выдала не от болезни, я бы тебе поклонился. Я бы понял, как для тебя невыносимо паскудство жизни, когда другие довольны, что живут, и рады под душем помыться.

Мне стало неприятно. Зачем я не сказал, что передаю фантазии Нинель? Затем, что та наша беседа была только нашей с нею и ничьей более. Но тогда почему я не оставил её сюжет при себе? Хотел проверить, чем шутит случай, не караулят ли меня совпадения, а Генка неотступно меня пасёт — я и задал ему вопросы, их пришлось объяснить, язык развязался.

Филёный изучающе наблюдал за мной.

— В брак, как я понимаю, пока не вступал?

— Ещё б чего, — буркнул я.

Он спросил с упорством интереса, будто зная, что я захочу уклониться от ответа:

— Её видел потом?

Я сознавал — разговор о Нинель неизбежен, — и всё равно меня сразила уверенность Генки: я пойму, кто имеется в виду. Можно было поиграть в забывчивость, но стоило ли? Да и моё лицо уже меня выдало.

— Она уехала, когда я был в СИЗО. Потом не видел.

Он жадно спросил:

— А хотел поехать к ней?

— В мечтах? — Меня не тянуло толковать об очевидном: на какие шиши я бы поехал? И на что мог надеяться? Надежда не выходила за пределы мечтаний, некоторое время действительно донимавших меня. Я видел Нинель в миг встречи. «Ты?.. — восклицала она изумлённо. — Погоди, — шептала взволнованно, ласково, — не говори ничего, дай опомниться...» На ней сиреневый халатик, в каком она показалась на веранде и который сняла, собираясь мыть голову.

Генка, непонятно к чему, сказал, как бы подковырнув:

— Студент Забавских, завтрашний интеллигент! — тощий, с впалыми щеками, он глядел мне в глаза холодно и насмешливо. — А я к ней поехал.

— Врёшь! — вырвалось у меня — вероятно, вопреки чувству, что нет, не врёт.

Когда его выпустили, услышал я, он поработал месяц, взял расчёт, продал магнитофон, ещё кое-что. До того, зная, что Надежда Гавриловна записывает паспортные данные своих квартирантов, направил стопы к ней: видимо, тогда и встретился мне. Она, разумеется, спросила, зачем ему сведения, и он объяснил: хочет, чтобы Нинель убедилась — его больше не обвиняют в убийстве. Осмотрительная хозяйка боялась неприятностей, но ей протягивали двадцать пять рублей, половину её пенсии, — пришлось рискнуть. Филёный узнал и местожительство Нинель и даже то, что в браке она не состояла.

Он приехал в её город Магнитогорск сырым зимним днём. Запомнил, как накрапывал дождик, влага тут же подмерзала, покрывая улицы тоненькой прескользкой плёнкой, и люди шли как по катку. Нинель жила в типовой пятиэтажке. По прикиду Генки, с работы должна была возвратиться часа через два, и он пошёл искать цветы: их обычно продавали на рынках кавказцы. Когда он покидал рынок, держа завёрнутые в целлофан десять тюльпанов по три рубля за цветок, ложились сумерки. Посыпался снег, ветер сдувал его с обледенелых улиц.

Я слушал Генку и видел его в осеннем пальто с поднятым воротом, несущего букет. Нинель могла уже быть дома, если направилась с работы домой. Поглядывая на Филёного, я сказал:

— А вдруг она б не одна пришла?

— А хоть бы и так? — отрывисто, с вызовом бросил он.

Я молчал, и он сказал, что остановился в её подъезде: может, она ещё не возвратилась и вот-вот появится? Мне представилось, как его грызло и выворачивало: а что, если с ней окажется кто-то? «Будь его повествование правдой», — мысленно подстраховался я. По его словам, он простоял минут двадцать и затем приблизился к её двери.

— Глазка не было, — привёл подробность.

— Ты нажал звонок, и она оказалась перед тобой, ты протянул цветы... — с подколкой заговорил я, злясь на него, что не могу не говорить это.

— Дёргайся! — выдохнул он поощрительно. — Дёргайся, дёргайся, — добавил, торжествуя и издеваясь.