Любовь Каверина - Он строит, она строит, я строю

— Девчоночники они.

— Все недевчоночники уже в прошлом году поступили. А оставшимся можно доверить лес и детей.

— Бабская работа. Что это за муж будет! Никаких денег от него не дождешься.

— А тебе, Лаш, муж и не нужен. Ты сама будешь добытчица.

— Да уж побольше тебя, дуры университетской, буду заколачивать. И мужик у меня будет получше твоего ухажера Ва-ани. Вон тащится со своей дурацкой улыбочкой.

— Не хорошо, Лаша, о будущем математическом светиле так говорить.

— «Светило»! Как же! Кто его с такой рожей в институт пустит?!

— Куда это Лашина?

— Танцевать, наверно, упорхнула. Витя, Ник Мих все еще с тобой занимается?

— Угу.

— Ты будешь поступать на физмат?

— Не-а, он говорит, что мне нужно на прикладную математику.

— Почему?

— Говорит, что у меня не развито воображение.

— И ты не обижаешься?

— А чо? Коли это правда?

— Боишься экзаменов?

— Не-а, счас поступать не буду. Пусть меня в армию забреют. А там попрошусь в госбезопасность.

— КУДА-А?!

— В погранвойска. После такой службы куда хошь возьмут. И в партию в армии вступлю. Там это запросто. А после университета попрошусь в КГБ.

— КУДА-А?!

— Туда-а. Знаешь, какая у них там техника!

— Да где ты таких идей набрался? Раньше ведь двух слов связать не мог?

— Разговаривать я умею. Только не люблю. Чего языком попусту молоть?

— Господи! Ты Николаю Михайловичу про КГБ говорил?

— Не-а. Только тебе. Знаешь, чо я к тебе подошел?

— Нет.

— Я у тебя в комнате был.

— Мы переехали.

— Знаю. Я на старой квартире. Там теперь один парень живет. Он из нашинских. Земляк.

— Бред какой-то, при чем тут комната?

— Эта-а… Можно я тебе из армии писать буду? Из армии всегда кому-нибудь пишут…

— Пиши.

— Не беспокойся, я твой новый адрес в журнале посмотрел.

— Ва-ань, ты чо с девушкой без пряников заигрываешь?

— Я ничо.

— То-то по твоей красной физиономии и видно, что ты «ничо».

— Девчата, он сматывается! Держи его!

— Пусть катится! Танцевать все равно не умеет.

— Ну, девчата, давайте решать: идем по городу всю ночь гулять или по домам?

— Чего, все классы идут, а мы что — рыжие?

— Ура! Встречать белые ночи!

— На Марсово поле!

— К Летнему саду!

— Смотреть, как разводят мосты!

— Нин, мы как, тоже пойдем?

— Как хочешь. Если идем, то я с Ником и Димкой договорюсь, чтоб они нам свои пиджаки дали.

— Что-то у меня никакого настроения никуда тащиться. Будто мы не на своем, а на чьем-то чужом празднике гуляем.

— И мне эта скукотища надоела. Пошли спать. Мама сказала, что постелет нам вместе на полу и оставит по пирожному к чаю.

— Решено: сон с пирожными — йес, шатание по городу — ноу!

— Спа-анюшки пора…

Выпускной бал кончился. А был ли он? Целый вечер простояла у стенки, никто даже не догадался пригласить танцевать. Неужели и вся жизнь так промелькнет? Нет, с сентября время должно пойти по-другому. Сейчас оно сжалось как пружина, а потом раз — распрямится и полетит стрелой… Или упадет к ногам… Как проколотый резиновый шарик. Сморщенный и жалкий.

Нет! Моя жизнь не может так бесславно кончиться. Меня нельзя взять и сбросить со скалы в самом начале пути. Я должна подняться на самую вершину. Это моя гора и моя вершина.

Господи, как же я устала.

Сколько же мне лет?

Сто? Двести? С каждой минутой я старею. Это метро с воем высасывает мои годы.

— Двери закрываются. Следующая остановка — Кировский завод.

Парни, вошедшие в вагон, даже не взглянули в мою сторону. Кто я им — старая дохлая кошка? Подумаешь, они больно мне нужны! Из техникума, небось, какого-нибудь… А я, между прочим, в университете учусь. Что съели? Вру?! Хотите, скажу, на что он похож?

Филфак похож на Римские катакомбы. Лабиринт подвала разделен на аудитории-клетушки с обвалившейся штукатуркой. В такие содержали львов-людоедов, которым бросали бедных христиан.

Кто?! Я?! Боюсь россказней про катакомбских крыс?! Да знаете ли вы, что вся моя прежняя жизнь была залогом поступления в сей храм?! Я с пятнадцати лет видела, как я вхожу под своды этого лабиринта, нога касается замшелых ступеней, меня берут за руки прекрасные юноши и девушки, зажигают факелы, и мы начинаем медленно шаг за шагом спускаться в глубину веков, туда, где когда-то создавался язык, литература, мышление человека.

Я до сих пор жду этого таинства. Я чувствую, что настоящее знание где-то рядом, за волшебной дверью — сказать: «сим-сим» — и она откроется. Только не понятно, почему все медлят? Почему у всех такой вид, будто они вовсе не собираются искать никаких знаний? Может, нужно подождать, когда все подучат язык? Хотя зачем же тогда нас трясли и просеивали сквозь тончайшее сито, если большинство даже языка не знает? Или все дело в лекциях? Профессора их так читают, словно у нас курсы по ликвидации неграмотности. Может, языкознание и литературоведение на старших курсах будут на более высоком уровне? Или это специальные второсортные лекции для вечерников?