Любовь Каверина - Он строит, она строит, я строю

— Стыдись, Василий Павлович, у тебя жена только что из Парижа, а ты сразу порх — к юной барышне.

— Мария Григорьевна, сколько же вы провели в Париже?

— Месяц.

— О-о, месяц. Тогда уж если ревновать, то к Парижу!

— Нет, нет, я протестую, про Париж мы будем слушать долго и обстоятельно. А сейчас мне хотелось поздравить всех трех хозяек этого праздника с наступающим Новым годом и пожелать, чтобы их жизнь была такой же теплой и светящейся, как янтарь на этих ожерельях.

— Ах, какой чудный янтарь, неужели это магазинный?

— Нет, конечно. Я заказал его знакомому художнику в Паланге. Он сам собирает на взморье янтарь, сам его точит.

— Какая прелесть.

Дзинь! На тоненький усик гороха, который только-только почувствовал, что может сам расти, цепляясь за ниточки, повесили янтарное ожерелье. И стебелек тут же начал клониться, пригибаться к земле. Сломается? Поляжет? Нет, снова протянул усик, покачнулся, уцепился за папину посуду, за мамину индейку. Эх ты, горошина-хорошина, для тебя и бусинки, что булыжники на шее.

— Илья Самуилович, вы еще печеночный паштет не пробовали. Мария Григорьевна, корзиночки с икрой.

— После французских лягушачьих лапок Марию Григорьевну никакой икрой не удивишь.

— Неужели вы всерьез лягушек ели?

— Ну, лягушек не ела, а улиток было дело, пробовала.

— В ресторане?

— Нет, у миллионера на приеме.

— У МИЛЛИОНЕРА??

— Пожалуйста, если можно, по порядку: как вы вообще в Париж попали? Как вас выпустили?

— Как вас обратно впустили?

— Ну, это долгая история. У меня в Париже живет сестра.

— О-О-О!

— Двоюродная. Раньше, сами понимаете, иметь ТАМ сестру было нельзя. Я и не имела. А потом стало можно, и у меня ОБНАРУЖИЛАСЬ сестра. Через сорок лет получаю из Парижа официальное приглашение. Я, естественно, страшно испугалась. Как бы это не отразилось на работе Василия Павловича. Но он с кем надо посоветовался и твердо сказал: «Пользуйся моментом, поезжай. Когда еще занавес снова приоткроется?». «Поезжай», — а у меня ни одной тряпки, чтобы СООТВЕТСТВОВАТЬ. Ну, пока документы оформляли, пока то да се, я успела в Талине пошить кой чего. И представьте, первое, что меня в аэропорту спросила сестра: когда это я успела купить в Париже пальто?

— А миллионер? Где вы с ним познакомились?

— В кафе. У них там сплошные условности: в одни кафе заходить можно, в другие нельзя, неприлично то, это… сестрица моя ест, если это можно назвать едой, в одном и том же кафе, там же встречается с такими же засушенными подружками. Ну, а я же из России, мне все интересно. И жмотничать, как они, мы не приучены.

— А как у вас с французским?

— Подзаржавел, конечно, за сорок лет, но объясниться еще могу. Ну, вот захожу в какое-то роскошное кафе, беру сок в баре (это я потом узнала, что у них вино дешевле сока), ко мне подсаживается прилично одетый мужчина в галстуке. У моей Катрин глаза на лоб вылезли, когда я ей сказала, что меня пригласили на обед, и назвала адрес. Дело в том, что у них совершенно не принято даже хороших знакомых приглашать к себе домой, только в ресторан или в кафе. А я ему сразу понравилась: такая толстая, болтливая, жадная до новых впечатлений, а самое главное — из красной России и не кусаюсь.

— Ну и какой он — дом у миллионера?

— Вы ждете, что это что-то невероятное, а я вам скажу: ничего особенного. Фасад — возьмите любой дом на Кировском проспекте. Внутри — модерн, впечатление даже, что не очень дорогой. Правда, я только столовую и видела. На стенах картины, наверно, подлинники, но где ж их там различишь. В общем, я не была убита.

— И что же вам подавали?

— Кухня типично французская: какие-то паштеты, дичь, не разобрала, то ли заяц, то ли куропатка, помню только улиток, потому что они были прямо в ракушках запечены.

— Вкусно?

— Ничего. Хрустит как сырой гриб на зубах. Соус острый. Я после него два дня с печенью лежала.

— А как была одета жена миллионера?

— Думаете, в декольте и бриллиантах? Ничего подобного, очень простое закрытое платье, худющая, аж кости торчат, а дочка и вовсе — прутик в джинсах.

— А Париж?

— Париж описывать — только пошлости повторять. Париж я весь снимала на цветную пленку. Покажу вам слайды. Только, чур, до фильмов Ильи Самуиловича, а то после такого мастера моя фото продукция будет совсем убита.

— Илья Самуилович, может быть, письменный стол ближе к экрану придвинуть?

— Давайте, молодежь, придвинем стол.

— Николай, помогите мне, пожалуйста.