Борис Черных - Есаулов сад

Хожу на прорубь за водой студеной.
В тетрадь пишу правдивейший трактат:
«Потомок мой, догадкой опаленный,
Внемли перу, которое стократ
Не ошибется, приговор даруя
Эпохе из сибирского села…
Учитель сельский, не прораб Балуев,
Пишу: «Сугробы вьюга намела,
Чу, колокольчик – звук хрестоматийный.
Ни друга, ни коней его лихих»…
Пишу: «Январь, свирепствует стихия,
Нет почты пятый день, пишу стихи»…
А утром тишина в моем окне,
Снегирь тоскует на дворе широком.
Пойду воспламенять детей уроком
И медленно сгорать на собственном огне.

Пиджак на плечо накинув,
По старым бульварам бродить,
Глазеть на прохожих и пиво
Густое, холодное пить.

На Цну забрести случайно,
Девчонкам дарить цветы…
Как весело и как печально
Сжигать за собою мосты.

Дымятся Великие Луки,
Иркутск, Магадан и Тамбов.
И кажется, крестные муки
Не мне суждены, и оков

Довольно – отец мой изведал
Тоски туруханской, глухой.
Но голос, сухой и надменный,
Сказал, что билет на Танхой

Не нужен. Пойду по этапу,
Андропов оплатит мой путь…
Пока же велюровой шляпой
Прикрой трагедийную суть

Твоей одичалой эпохи,
К колену ее припади.
Ее потаенные вздохи
Согрей на груди.

Детство…Топот и свист
На вдовьей хмельной гулянке.
Играет слепой гармонист
Прощание славянки.

Лицо уронив в ладонь,
Слушать буду неистово
Над этой последней пристанью
Рыданья твои, гармонь.

Верю, минует беда,
Знаю или догадываюсь.
Но никогда, никогда
Мне не забыть эту малость:

Вечер. Топот и свист
На вдовьей скупой гулянке,
Играет слепой гармонист
Прощание славянки

Мало вырубить лес,
Надо вырубить рощу…
Нас повалит свинец
На Сенатскую площадь.

Не пустивши корней
В обветшалую землю,
Сто девчат и парней
Смерть поутру приемлют.

И в четвертом ряду,
Вспоминая Марину,
Я на снег упаду
И любви не отрину.

Вот и июль на ущербе,
Дождь закусил удила.
Мерно сочится вода
В эти бетонные щели.

Светлого дня на Руси
Понадломилась походка.
Господи, тихо и кротко
Ниц припадаю, спаси

Сердце от праздных сует
Этой кромешной эпохи.
Милой останутся крохи
Мною неотжитых лет.

В день скорби смеялась мама,
И рыжее солнце смеялось
В окладе тяжелой рамы.
И мальчик смеялся с ними.

В день скорби смеялись березы,
Потряхивая ветвями
И иней роняя звездный.
И мальчик смеялся с ними.

В день скорби письмо сосновым
Запахом сердце пробило, —
Соседка смеялась снова.
И мальчик смеялся с нею.

В день скорби голубь с фронтона
Упал в бездонное небо,
И со счастливым стоном
Голубка за ним летела.

В день скорби в округе нашей
Вдруг расцвели на балконах
Синие песни и марши
С зеленым гитарным всплеском.

В день скорби черви поэзии
Затеяли праздник метафор.
И друг мой, вернувшись от Лесбии,
Восторженно записал:

«Сегодня я видел Пушкина,
Он, братски обняв Вампилова,
Февральские посвисты слушал
На берегу Ангары.

Их лица светились матово,
А из фундаменталки
К ним выскочила Ахматова,
Как юная лань легка»…

Доживу ли до солнечных дней,
Не потрафив суровой обиде.
В преисподней – котельной моей
Старый Франц говорит о Мадриде.

Доживу ли? Эстонец, поправ
Боль житейскую долготерпеньем,
Рассуждает о сущности прав
Накануне и после Успенья.

Что он помнит, дремучий мужик,
Хлебороб и солдат поневоле,
Об иной – человеческой – доле,
От которой отвык.

О, жестокое племя людей,
Пожалей ты быка на корриде.
В преисподней – котельной моей
Старый Франц говорит о Мадриде.