Борис Черных - Есаулов сад

– У меня работа, как и у тебя, – отвечал бедный Тофик. – Правда, сегодня у меня схватило горло, осень, осень.

– Ты не армянин, чтобы любить осень под чужим небом.

– Скоро я вернусь домой, Магомай.

– Я верю тебе, – сказал Магомай Муслимов. – И уважаю твое отношение к работе. Но уважь и ты меня. Хочу отдохнуть в тишине. Я устал, – он прикрыл веки, показывая, как он устал. – А завтра мне ехать в Голландию, я буду там первым от нашей страны (он хотел сказать – «от нашей республики», но сказал «от нашей страны»). Как я поеду в Голландию, если сегодня не отдохну?

– Брат, я понимаю тебя. Но у нас работа, за нее нам платят деньги.

Магомай Муслимов скорбно улыбнулся.

– Хорошо, я позову шефа, – сдался Тофик.

– Шеф, – сказал далее по-русски бедный Тофик, – мой земляк Магомай Муслимов хочет сказать тебе сердечные слова.

Тофик удалился, а седой ударник приблизился к знаменитому певцу. Весь зал смотрел на них, но пристальнее всех следила за сделкой последняя любовь Венки Хованского. Сейчас она небывало отомстит Венке. Женщины ненасытны в любви и ненасытны в ненависти.

Магомай Муслимов сказал с акцентом, который так нравится русским женщинам, в том числе женщинам-композиторшам, создательницам репертуара знаменитого певца:

– Милейший, – сказал он, – дай мне отдохнуть в полной тишине. Сегодня лучшая музыка за окном. И вы отдохните тоже.

Он протянул ударнику деньги. Тот мгновение оценивал поступок Магомая Муслимова, взял деньги, в открытую пересчитал их и заявил:

– Абрек, урийская тишина стоит большего. Прибавь столько же, тебе это ничего не стоит.

– Хорошо, завтра ты получишь еще пятьсот рублей. Слово чести!

– По рукам, бандит. Слово чести! – Ударник именно так и сказал, «По рукам, бандит. Слово чести!», и они поручкались на виду у всего зала.

В зале захлопали в ладоши. Всем, или почти всем, показалось, что Магомай Муслимов собирается одарить урийцев янтарным напитком из серебряного кубка своей гортани.

Но знаменитый тенор ушел к женщине с ястребиным взором и ястребиным нравом. Чувство исполненного долга приподняло его. Он поцеловал ее руку. Искушение одолевало, он хотел поцеловать ее в обнаженную спину, но удержал себя: «Магомай, ты в чужой стране», – и он поцеловал ее ястребиное крыло.

Венка мертвым взором наблюдал то постыдное, что происходило на виду у всех. Он прожил долгую жизнь, вместившую падения и взлеты, его били и он бил тоже, но всегда был предел, за который нельзя было ступить. И вот – почва ушла из-под ног, он вдруг ощутил, как магма качнула планету, и этот зал, набитый под завязку пьяными сиротами, летит в тартарары. Оркестр, уложив инструменты, на цыпочках пошел во внутренние покои гостиницы, – под оркестрантами дымилась и разверзалась земля, они боялись оступиться в провалы. Бедные дети Вселенной…

– Мы уходим, – сказал Венке в спину ударник. Венка почувствовал, как острие финки вошло в спину и провернулось под лопатками. – Ты понял, блаженный? Не вздумай уросить.

Венкино лицо выбелилось, только бы не вынули финку, он изойдет кровью, если финку вынут. Венка нашел силы встать. Он перехватил древко золотой трубы, чтобы сделать несколько шагов впереди бойцов, а дальше они пойдут сами. Но, держа на отлете древко, он вспомнил, что бойцов купили на корню, что ж, остается умереть в одиночку…

Магомай Муслимов налил в бокалы болгарское вино, чтобы выпить с этой удивительной женщиной. Ее растерзают, теплея, подумал он. Я уеду, а ее растерзают. Они выпили. Ему показалось, что в устьях ее глаз собралась влага.

Из тумана вышел плотный крепыш и сказал плотным голосом:

– Катерина, ты больше никогда не придешь в мою мастерскую. А это платье ты не носи в Урийске, ты осквернила его.

– Кто ты, малыш?! – вспылил Магомай Муслимов. Краем глаза он увидел – в вестибюль ресторана вошел наряд родной милиции, и Муслимов вспылил. Теперь можно и вспылить.

– Это Маленький портной, местный законодатель моды, – шепотом сказала она и расстегнула молнии под грудью.

– Что ты делаешь?! – он схватил ее за руку. Безумный город, подумал он, и он был прав. Она захотела вернуть платье Маленькому портному немедленно, но он задернул молнии. Он налил еще в бокалы вина. Вино успокаивает нервы, сказал он. Он заставил ее поднять бокал.

Но когда он поднес собственный бокал к порочным своим губам, он увидел прямо перед собой, как офицер-десантник поднялся с пылающим лицом, чтобы подойти к нему и застрелить – молодой капитан, недавний ее любовник, рвал кобуру на заднице, но двое других, старших по званию, удерживали сослуживца.