Владимир Кунин - Толчок восемь баллов

Нет, так Хамраев не мог прийти к Гервасию Васильевичу. Его умение действовать наверняка восставало против всех предлагаемых вариантов, а исконно азиатская недоверчивость и осторожность, которую он унаследовал от предков-кочевников, заставляли его искать собственное решение или ждать до тех пор, пока судьба сама не пошлет ему повод для знакомства с Гервасием Васильевичем.

Когда принесли телеграмму на имя Гервасия Васильевича, Хамраеву показалось, что долгожданный повод сам пришел к нему в руки. Но за телеграммой должна была начаться тонкая и мудрая игра в заботу, которая в итоге принесла бы свои организационные плоды не столько для Гервасия Васильевича, сколько для Хамраева — заведующего городским отделом здравоохранения. Он уже давно научился себя прощать и не подставлять душу терзаниям совести — не для себя же, для дела, для людей.

…К столу пригласили Кенжетая с женой. Кенжетай пришел один, поставил на стол глубокую тарелку с громадными сливами, сказал что-то вроде «старая женщина должна знать свое место», выпил полстакана коньяку и деликатно удалился.

Гервасий Васильевич и Хамраев ели лагман, говорили почему-то о кинематографе. Хвалили, поругивали, а потом Хамраев подробно рассказал Гервасию Васильевичу содержание картины «У стен Малапаги», которую смотрел, еще будучи студентом, и вспомнил, что после просмотра дня три-четыре ходил больной. Вот какая это была картина…

А Гервасию Васильевичу все время хотелось еще раз прочитать телеграмму от Екатерины Павловны, но он стеснялся Хамраева и пытался воспроизвести в памяти текст этой телеграммы.

Один раз он даже ушел с веранды в комнату, будто бы за хлебом. Там, не зажигая света, около лунного окна он дважды перечитал телеграмму и был рад тому, что запомнил текст с первого раза…

— Вы Соколовского Геннадия Дмитриевича не знали? — спросил Хамраев, когда Гервасий Васильевич вернулся из комнаты.

— Знал, — ответил Гервасий Васильевич. — Он был начальником седьмого эвакогоспиталя. Этот?

— Не знаю. Наверное, этот. Он у нас функциональную анатомию читал… А Кричевскую Полину Яковлевну?

— Прекрасный хирург, — с удовольствием сказал Гервасий Васильевич. — Золотые руки.

— Она нейрохирургию у нас вела. Такая строгая дама.

— Что вы, что вы! — оживился Гервасий Васильевич. — Добрейшей души человек. Я бы даже сказал, излишне сентиментальна.

— Ой-ой-ой!.. — усомнился Хамраев и достал из кармана пиджака плоскую бутылочку с румынским коньяком.

Гервасий Васильевич убрал пустую бутылку под стол и обиженно заявил:

— Слушайте, Сарвар, ну кому лучше знать? Полина Яковлевна была моим ассистентом!

— Я это знаю, Гервасий Васильевич, — тихо сказал Хамраев.

— Какого же черта вы тогда спрашиваете, знаю ли я Полину Кричевскую? — разозлился Гервасий Васильевич.

— Я хотел спросить — «помните ли», а не «знаете ли»…

— Я все помню, — вздохнул Гервасий Васильевич. — Вы где институт-то кончали?

— В Москве, — ответил Хамраев. — Давайте выпьем.

Недели через две Гервасий Васильевич уже знал все о медицинских делах этого городка. О недостатке хирургов, о трудностях с медикаментами — обо всем, на что мог пожаловаться Хамраев любому человеку, от которого не ждет ни помощи, ни участия.

Как-то Хамраев не пришел на ставшую теперь обычной вечернюю прогулку, и Гервасий Васильевич решил сам зайти за ним. Встретила его мать Хамраева, худенькая обаятельная старушка Робия Абдурахмановна, и сказала, что Сарвар в клинике. Его туда срочно вызвали.

От нечего делать Гервасий Васильевич пошел в клинику. Вернее, не в клинику, а просто так, по направлению к городской больнице. Может быть, Хамраев скоро освободится и они еще успеют погулять перед сном.

Хамраева Гервасий Васильевич увидел уже выходящим из калитки больничного сада.

— Что там у вас стряслось? — спросил Гервасий Васильевич.

Хамраев посмотрел на него усталыми глазами и ответил:

— Худо дело, Гервасий Васильевич… Человек помер.

— От чего?

— От безграмотности… От безграмотности врача, делавшего операцию.

— А все-таки? Конкретнее.

— Позавчера удалили больному малоизмененный отросток, а сегодня больной скончался от нераспознанной прободной язвы желудка.

— Что же они, не видели, что оперируют аппендицит в условиях перитонита?

— Значит, не видели…

— Черт бы их побрал! — выругался Гервасий Васильевич. — Что за средневековье?!

— Вот такие дела, Гервасий Васильевич, — сказал Хамраев.