Петр Муравьев: Полюс Лорда

– Вполне.

Мы уселись на диване и некоторое время потягивали из стаканов. Наконец он заговорил:

– Скажи, сколько ты получаешь у себя в фирме? Я назвал цифру.

– Я дам тебе в полтора раза больше. Переходи работать к нам!

Я был ошеломлен: с чего он вдруг?

– Спасибо, у меня хорошая работа, – отвечал я.

– Хорошая? На такой хорошей работе ты застрянешь на всю жизнь. Как давно ты там?

– Больше трех лет.

– И чего добился – пяти процентов прибавки в год?

– В прошлом году дали семь. Отец замахал руками:

– Пять, семь – все одно. Это не карьера!

– С меня довольно. Да и есть виды на лучшее.

– Лучшее! – передразнил он. – Ты просто фантазер: каким был, таким и остался. – Он опрокинул в себя остатки содержимого в стакане и поднялся. – Послушай, Алекс, – продолжал он, – ты же не ребенок; ты должен понять, что тебе будет нелегко.

– Почему?

– Почему? Что ты прикидываешься? Знаешь же, о чем я говорю.

– Ты насчет моего роста?

– А тебе хочется, чтобы я это сказал. Что ж, изволь: таким, как ты, труднее пробивать себе дорогу!

Он был прав, я это прекрасно понимал, но какое-то упрямое чувство мешало мне согласиться.

– Ты хочешь сказать, что любой дурак при росте в шесть футов… – начал было я.

– Ничего я не хочу сказать! – раздраженно прервал меня отец, но запнулся. Теперь он стоял рядом. – Ты мечтатель, настоящий русский чудак – весь в свою мать!… – Он замолк, лицо его потеплело, как случалось всегда, когда он вспоминал мою покойную мать, русскую по происхождению.

Я поднялся с дивана.

Напрасно я это сделал. Что-то дрогнуло в его чертах. Глаза едва заметно метнулись к моим ногам, в выражении лица промелькнуло хорошо мне знакомое недоумение.

На какой-то момент наши взгляды встретились.

– Ты уверен, что хочешь этого? – сухо спросил я.

– Что ты вздор мелешь! Ты же мой сын!

Но я уж пожалел о сказанном: разговор явно склонялся к пошлым сантиментам. Я взял стакан и направился к буфету, обронив по дороге:

– Довольно об этом! Это становится скучным!

Отец пожал плечами и последовал за мной. Мы наполнили стаканы и вернулись к дивану. Молчали, сознавая, что дальнейшее будет отголоском незаконченного спора. Вместе с молчанием во мне нарастало раздражение. Зачем я приехал? Знал же, что ничего не получится. И потом эти Брауны… на целый вечер! На секунду мне представились васильковые глаза Салли. Это – единственный живой человек, кого я встречаю в этом доме – «нашем» доме! Я хотел уж подняться и пройти к ней на кухню, когда у дверей позвонили. Отец вскочил как ошпаренный и с возгласом: – Это они, как я прозевал! – кинулся в переднюю.

А я, через другую дверь, направился к себе. Уже миновав столовую, мельком увидел в глубине коридора приземистую бычачью тушу с короткой шеей и маленькой плешивой головой. Возле туши увивался отец.

Меня передернуло: Брауны! Нет, ни за что не погублю вечера в этой компании! Запрусь, забаррикадируюсь, и никакие стуки, никакие мольбы не заставят меня отпереть дверь.

Войдя в комнату, я бросился на кровать и мысленно дал себе обещание быть стойким.

Через минуту очнулся от легкого стука.

– Алекс, мы ждем тебя! – услышал я голос Салли.

Я поднялся и послушно поплелся в столовую.

Воспоминание об этом ужине преследует меня и поныне. Да и что здесь удивительного! Приходилось ли вам когда-нибудь провести вечер в обществе африканакого буйвола? Если нет, то вы этого не поймете, тем более что я не мастер описания. И все же, представьте себе громоздкое, топорного изделия существо, застывшее в состоянии умственной неподвижности, без отпечатка какой бы то ни было мысли на физиономии, существо, жующее с таким видом, будто вся его внутренняя деятельность сосредоточилась на этом процессе. Если к этому прибавить отвратительную привычку – обращаться к собеседнику не поворотом головы, а скашивая в его сторону рот, то вы получите любительский, но верный портрет мистера Брауна. Вас интересует – о чем он говорит? Он говорит, что ростбиф превосходен, он отмечает, что цены на мясо поднялись, он объясняет, почему это происходит… К тому же Браун страшный консерватор и длинные прически у молодых людей для него то же, что красная тряпка для его четвероногого сородича.

Миссис Браун тоже очаровательна. Она жует медленно, как перед казнью, жеманно втягивая в себя губы, так что становится страшно, что она вот-вот съест их вместе с пищей. Но губам везет: избежав участи ростбифа, они снова появляются наружу, и тогда миссис Браун повествует о том, как они были в гостях у очень богатых и, следовательно, милейших людей, у которых… Следует перечень блюд, посуды, мебели…