Петр Муравьев - Полюс Лорда

– Ну и ну! Хороша, нечего сказать, конура! – А Пит просто крякнул и ничего не сказал.

В тот вечер у меня гостила Салли, приехавшая в город за покупками. Ее присутствие, как обычно, оживило встречу, так что за ужином Майк пришел в отличное настроение.

– Теперь тебе следует жениться! – обратился он ко мне.

Пит усмехнулся:

– Не слушай его, Коротыш! Ему просто завидно, что ты еще не влип!

Затем оба наперебой стали рассказывать последние служебные новости. Я слушал сперва с интересом, потом равнодушно, чувствуя, что между нами уже залегла трещина, заполнить которую было нечем. Кажется, Майк это заметил. Он встал из-за стола и пошел осматривать квартиру. Наклонившись над аквариумом, он сказал:

– А эту серую рыбку я бы на твоем месте убрал.

– Почему? – удивился я.

– Она слопает тех, что поменьше.

– Не слопает, я их хорошо кормлю.

– Это ничего не значит, среди животных тоже есть убийцы. Недавно по телевидению показывали хорька; так он, забравшись в курятник, душит столько кур, сколько успеет – просто из любви к убийству!

– Это все хорьки? – спросил я.

– Все!

– Тогда у животных это лучше устроено.

– Почему?

– Потому что когда курица видит хорька, она знает, с кем имеет дело.

Пит засмеялся:

– От этого ей не легче.

– Легче! Она чувствует, что ей несдобровать, и громче кудахчет. Тогда приходит фермер и приканчивает хорька.

– Или отпускает его под залог, – сострил Майк, и мы расхохотались.

Когда гости ушли, я подошел к аквариуму. Серая рыбка невинно тыкалась носом в стеклянную стенку.

– Стерва! – выругался я и стукнул кольцом по стеклу. Она метнулась и спряталась в грот.

Было за двенадцать, когда мы с Салли подъезжали к ее дому. Стояла темная ночь, и деревья, захваченные врасплох светом фар, испуганно, словно в чем-то уличенные, выпрямлялись и отскакивали в темноту.

Дом был черен – чернее ночи; еще темнее были провалы окон, не отражавших света.

Покинуть Салли, впустить ее одну в этот мрачный дом я не мог; я вошел в двери за нею.

– Зажги свет, и здесь и на дворе! – попросила она, остановившись посреди гостиной. Я исполнил ее просьбу, а затем, пока она возилась в кухне, растопил камин. Только когда дрова весело затрещали и отблески пламени забегали по потолку и стенам, я снова потушил свет. Вскоре Салли принесла кофе. Я улыбнулся:

– Кофе без коньяка – обеспеченная бессонница, – пошутил я и достал бутылку. – Налить тебе?

– Нет, спасибо.

Мы сидели рядом в креслах перед камином. Было хорошо и не хотелось говорить. Я медленно тянул коньяк, изредка вороша догорающие поленья. Вот остались только угли…

– Салли! – позвал я.

– Что, Алекс?

– Ты не сердишься на меня?

– Я никак не могу этому научиться.

Я взял ее за руку.

– Почему мне всегда так хорошо с тобой?

Она не отвечала, а я гладил ее руку, плечо, шею, затем поднялся и наклонился над ней.

– Какая ты хорошая! – шептал я, обхватив ее одной рукой за талию, а другой поворачивая ее голову. Губы у нее были мягкие и покорные… Она все-таки успела прошептать:

– Не надо, Алекс! Пожалуйста, не надо!

Я усадил ее к себе на колени, впитывая в себя тепло напряженного тела. В голове мутилось. Медленно стал расстегивать блузку, пуговицу за пуговицей… Она сделала еще попытку остановить меня, но это у нее вышло нерешительно, через силу; она обмякла и, закрыв глаза, уронила голову мне на плечо.

И вдруг, неожиданно, вспомнил, даже не знаю, откуда это пришло; быть может, случилось в тот момент, когда увидел светлую полоску под раскрывшейся блузкой – такую же светлую, как и у той… Воспоминание – острое, мучительное – всплыло и остановилось, придавив меня своей несоразмерностью. Что-то погасло во мне. Дрожащими руками я принялся застегивать ее блузку…

– Прости меня, я не должен был этого делать! – бормотал я.

Салли соскользнула с моих колен и, смущенно оправляясь, прошептала:

– Спасибо, Алекс! Ты хороший, спасибо! – И все же в ее голосе мне послышалось недоумение.

Я посмотрел на часы и поднялся.

– Ты, наверное, устала?

– Да, пора спать… Ты останешься?

Я рассмеялся.

– Ты трусиха, Салли! Конечно, останусь. Идем! – Я проводил ее до спальни и, поцеловав в щеку, пошел к себе.

В последнее время меня все чаще стала посещать одна беспокойная мысль. Правда, она возникла еще раньше, чуть ли не в самом начале моих отношений с Дорис. Но счастье, захватившее меня тогда, казалось мне таким зыбким, что я и думать не смел о большем, чем о том, как бы не спугнуть его неосторожным словом или поступком. Теперь же…