Пришлось нам самим на сопроводительные документы смотреть. Между карманным календарем с голой гражданкой и фантиком от соевой шоколадки «Балет» мы нашли свои военные билеты. По документам мы плыли на пароходе «Рихард Зорге» в город Икс, в часть со сложной цифрой, служить ракетчиками стратегического назначения.
– Федя, ты хотя бы понимаешь, что тебе доверят кнопку от атомной бомбы? – поздравлял Владик.
– От ядерного щита, дружище, – кивал я.
– Надо очень, – пожимал плечами невозмутимый слесарь-инструментальщик.
– А я бы бахнул, – сознался я.
– Юноши, а не хотите продажной любви? – на привокзальной площади предложила нам, возникшая неведомо откуда привокзальная синявка.
– Я тебе сейчас лицо обглодаю, – сообщил Федя.
Синявка отчего-то сразу прониклась и растворилась в толпе столь же стремительно, как и появилась.
Тут наш прапор пришел в себя, оглядел площадь безумным глазом и пытался от нас убежать с опереточным криком:
– От меня не убежишь!
Мы кинули ему в спину сумкой и поймали. Потом на вокзале он, как пес, захотел в туалет.
– Хочу пипи, – заявил он и остановился.
– Елки-палки, военный – тебя в спешке делали, твоя жизнь реклама – безопасного секса, – вздохнул Владик.
– Иди вон в кусты. – посоветовал я прапору.
– Офицеры в кустах не слабятся, – гордо возразил тот.
– Что нам тебе – баобаб искать? – рассердился студент.
– Давайте его в туалет на вокзале отведем, – предложил сердобольный Федя, – чего ему страдать? Пусть поссыкает.
Мы отвели прапора на вокзал в туалет. Он вошел туда и заперся в кабинке навсегда.
– Открывай, подонок! – полчаса кричали мы ему.
– Сарынь на кичку! – неслось из кабинки, после чего прапор обязательно спускал воду и дико хохотал.
– Прапор – глубоко невоспитанный тип! – сформулировал Владик.
– Определенно, – согласился Федя.
– Что там невоспитанный – дикий прапор! – поправил я.
Пришлось прапора через дырку под дверью, за ноги вытаскивать. Я его за левую туфлю тащил и отчего-то представлял, что, скорее всего в этот момент, на другом конце города, в моей съемной квартире, среди распоротых подушек дико тоскуют по мне братья Улугбек и Максуд.
Короче, еле прибыли к кораблю. Прапора нес на плече, как казак невесту, Бомба. Стюард не хотел нас пускать, ему не нравилось настроение прапора.
– Он не пассажир, а дрянь какая-то! – беспокоился моряк.
– Вы что такое говорите! – вмешался я и объяснил, – данный субъект – герой трех горячих точек, балтиец, с контузией на всю башку. У него к вечеру давление подскакивает до трехсот шестидесяти.
– Точно? – не поверил стюард.
– К гадалке не ходи, – заверили мы его в один голос.
– Ладно, заноси, – смягчился моряк, – но в коридор героя не отпускать. У меня ковры.
Уже в каюте мы еще попили пивка, положили прапора, где чемоданы, и договорились называться по военному, для азарту: я – Пулей, Владик – Штыком, Федя – Бомбой.
– Будешь ты, Федя, Бомбой.
– Почему Бомбой?
– Потому что вспыльчивый. Ты, Владик, будешь Штыком, потому что стройный, а я буду Пулей, потому что в цель.
Пароход, как обдолбанный, мчался прочь от нашего города, за бортом стремительно проплывали дохлые собаки с мечтательными выражениями на застывших мордах и речные семафоры, с багажной полки беспрерывно пердел проказник прапор, в миру Коля Казаков, а мы мечтали о подвиге.
– Если пошлют в горячую точку и наградят звездой, то квартира без очереди, – сказал Бомба. – И, конечно, везде без очереди.
– А если еще и ногу оторвет, – продолжил я, – в собесе деревянную дадут, попугая-матершинника и черную метку.
– А пиратов больше нет, – с грустью заключил Бомба и откусил пирожок.
Бомба ошибался.
На верхней палубе пробили склянки и я предложил:
– Может, по кораблю погуляем, с морскими традициями познакомимся?
– Я проголодался, – поддержал мою инициативу Бомба.
– И я не прочь предаться легкой, поэтической флегме, – с достоинством согласился Штык.
Мы связали спящего прапорщика простынями и вышли из каюты. Сразу же в коридоре мы столкнулись с матросом, который тащил ящик шампанского куда-то вглубь.
– Кто гуляет? – спросили у него.
– Леопольда Роскошного жениться везут, – ответил моряк и облизнулся, – с цыганами и кордебалетом.
– Обожаю кордебалет, – вздохнул Штык.
– Про этого Леопольда в газете «Гудок» писали, что он цыганский барон и наркотиками торгует через ларьки Союзпечати, – вспомнил Бомба.
Читать дальше