Никита Питерский - Семь кабинок

– К черту все! Ты как хочешь, а я сваливаю, – произнес Штрих, выйдя из кабинки и направившись к выходу.

Вынув дуло изо рта Котенка, Олег развернулся к Штриху:

– Куда, дурак? Куда ты пойдешь?!

– Куда угодно, главное, чтобы как можно дальше отсюда. Насрать на деньги, я пас! Мне все это не нужно. – От входной двери Штриха отделяло уже меньше двух метров.

– Подожди, постой! Послушай меня одну минуту.

– Только минуту, и это ни на что уже не повлияет. – Штрих взялся за дверную ручку.

– Я разделяю твое желание как можно скорее слиться. Но не забывай про Сливу, ведь он там с Виктором Палычем, так что никак не получится просто выйти из клуба и слинять. Нам предстоит долгий, неприятный разговор.

– Ой, да ладно тебе! Вытащим Сливу, скажем: «Извините, Виктор Палыч» – и свалим. Какие проблемы?

– Ты, может, не врубаешься, что Виктор Палыч не обрадуется, если узнает, что мы не нашли диск? Я даже думаю, он, скорее всего, не поверит и решит, что в последний момент мы скинули диск кому-то еще.

– Да пусть решает, это его проблемы, он же лох. Офисная крыса, белый воротничок! – Штрих отошел от двери, он чувствовал, что Олег что-то недоговаривает. – Я ведь прав? Или с Виктором Палычем все не так чисто?

– Все так, да не совсем. Слива дал мне вчера почитать одну интересную статейку двухлетней давности. Если бы он откопал ее раньше, меня ни за какие деньги невозможно было бы втянуть в это дело. – Олег старался не смотреть Штриху в глаза.

– Какую еще статейку? – напрягся Штрих.

– Интересную такую статейку. В ней рассказывается, что делают ревнивые мужья со своими неверными женами. И как ты думаешь, кто является главным действующим лицом той истории?

– Э-э-э… – Штрих сделал неопределенный жест рукой. Он понял, к чему клонит Олег, но не хотел в это врубаться.

– Да, именно, наша офисная крыса. Еще там фигурирует его голая жена, подвешенная за ноги на балконе восьмого этажа. И ее сослуживец, имевший неосторожность оплодотворять потерпевшую прямо на дому. Тоже голый, только уже успевший слямзиться с балкона. Не знаю, во сколько это ему обошлось, но адвокат убедил присяжных, что он совершил эти дей­ствия в состоянии полного шока и даже самообороны, и ему дали два года. А самое неприятное заключается в том, что неделю назад Слива продал Виктору Палычу ствол. Так что теперь у этого психа нет необходимости подвешивать нас за ноги на балконе.

Штрих сел на унитаз, стоявший посреди туалета, и с ужасом уставился на Олега. Бред какой-то. Виктор Палыч – душевнобольной, который валит всех, кто сильно его разочаровывает… Так вот почему Слива всю дорогу бросал на него испуганный взгляд.

– Он полный псих, понимаешь? И если уж реально смотреть на вещи, он просто поставит нас на четвереньки и сделает такое, что не снилось узникам Освенцима. И будет с нами это делать, пока мы не отдадим ему диск, которого у нас нет.

– Почему я слышу все это, про пистолет и про балкон, только сейчас?! – Что за дела, знал бы Штрих про такой расклад раньше, он никогда бы не ввязался в эту историю!

– Скажи я тебе об этом раньше, ты бы соскочил, а Слива без тебя тоже бы не вписался. Тогда бы все накрылось, – попытался оправдаться Олег.

– Зато теперь мы в полной жопе.

– Да, но кто мог знать!

Штрих попытался представить, что бы сделал на его месте Мейер Лански, его кумир. Когда Штрих сталкивался с какими-нибудь сложностями, он всегда его вспоминал, потому что тот был его воплощенной мечтой.

Штрих не имел в детстве тех проблем, с которыми столкнулся Олег и которые привели подростка на свалку, из-за чего так пострадала его психика. Адик Штрихельман рос в приличной еврейской семье, вместе с братьями и сестрами исправно посещал синагогу, ел мацу, носил кипу и хорошо учился.

Он несколько отличался от своих родичей лишь тем, что с детства имел склонность к мошенничеству. Мама даже не догадывалась, что деньги, которые она давала ему на завтраки, юный Штрих приумножает, нечестно играя в карты на вкладыши от жвачек с одноклассниками и на деньги – с пенсионерами в парке отдыха.

По вечерам он слушал Высоцкого, и, когда дело доходило до «Охоты на волков», сердце Штриха вначале замирало, а потом начинало неистово биться. В этой песне ему слышался вызов обществу, призыв вырваться из этого тесного мирка с его дурацкими правилами и традициями.

Приятель как-то дал ему послушать Александра Новикова: «Я родом из еврейского квартала». Потом были Михаил Круг, Сергей Наговицын.