Николай Шипилов - Псаломщик

Но шестерки посуровели. Они посмотрели на старуху с одинаково холодным вниманием, как, может быть, некогда смотрел на них потолок карцера. Понятно, что старуха Нюся собиралась не на карнавал, когда вырядилась стариком. Просто рожала и растила только сыновей. Они выросли, а матушка все еще донашивала за ними. Поди-ка, выбрось добро – деньги плочены.

– Вас! Всех вас, до единого, нах! – повторил Чимба во всю силу своих прокуренных голосовых связок. Он забыл человеческий язык.

Мир замялся, засмеялся, а глухуше на глазок подумалось, что мир заплакал, что этот пащенок грозит их сероштанному миру бедами.

– За что, паря? Живем, паря, тихо, хлебаем лихо!.. – захныкала она громко, как всякий глухой.

– Время, время, нах! Отвезти этого кощея на хату! – указал он своим прихвостням на бабушку. – Дайте ему, кощею, денег! Дайте ему хороших сигарет! Дайте шоколадку с пепси-колом!

– Ково? Коло?м ково-то?! – ужаснулась неугомонная старица. – Колчаки каки-то! За что, паря?!

Шестерки в длинных до пят облачениях – к ней.

– На тебе, дед, бабло и – домой, шнель цурюк!

Чимба приказал «отвезти», имея в понятии «отвезти в иномарке до самого курятника», а они поняли команду как «отвести». Вытолкали из реденькой толпы старушку, принятую ими за старика, что, впрочем, дела не меняло, дали ей пендаля; дали ей деньги и стали, как благородные колчаковцы, показывать дулом пистолета в сторону деревни.

А пресс-секретарь авторитета Чимбы в это время говорил агитку:

– Господа! Нынешние депутаты Краевой думы уверены, что содержание такого, как ваше, захолустья слишком дорого обходится для бюджета. Депутаты уверены, что проще вложить в переселение несколько миллионов, чем отщипывать от тощего районного бюджета кусочки. Но как реально должно выглядеть это переселение? Как?

Он сделал паузу, и все услышали отзыв ворон: «Карк! Карк!» – и увидели черную, похожую с земли на клубок гнуса, тучу ворон в равнодушном, низком, как банный потолок, провисшем и худом небе.

Пресс-секретарь помахал мирянам рукой, намекая на внимание к своей особе. |

– Счас нас обсерут с головы до пяток! – тревожно, громко и просто, перекрывая разбойничий грай, вознесся чей-то предостерегающий глас.

Пресс-секретарь снял шляпу и сказал в «матюгальник»:

– Никто из нас не собирается гадить вам, граждане! – Наверное, он имел в виду толстые зады плохих депутатов Краевой думы и не менее толстые морды своих нанимателей. – Дело в том, что официально закрыть населенный пункт им, паразитам, очень сложно. Такое решение должно приниматься на уровне госуда-а-арственной власти, а стало быть, государство должно – что? – гаранти-и-и-и-ировать права переселения. И, само собой, финанси-и-и-ровать переезд на новое место жительства!..

Это мотовило словесной соломы, наверное, не задавалось вопросами: а куда их переселять? Кому они нужны? Где их ждут на земле, которую они мнили своей?

Он пилил бабки. А бабки – они ведь разные бывают по русским деревням.

Он натужился и продолжил:

– В конце минувшего одна… две тысячи третьего года депутаты Краевой думы приняли решение заложить в бюджет полтора миллиона рублей для переселения жителей из вашей захурыженной деревни Кронштадтский Сон. А требуется их, граждане, четыре с половиной миллиона! А на содержание вашей захолустной лежки требуется восемь миллионов рублей в год, господа! Из чего складывается эта сумма? А вот из чего: необходимо дизельное топливо – раз, надо поддерживать школу – два, фельдшерский пункт – три, решать транспортные вопросы – четыре! А в школе вашей деревни Кронштадтский Сон всего-то семь учеников. И сама школа, граждане, практически, мешком накрылась. Выгодней вас переселить, так получается! И вот прохвост-губернатор заявил, что областная администрация готова вплотную заняться этой проблемой, что намерена в первом квартале разработать соответствующую программу. В Сердобайском, например, после закрытия шахты и переселения шахтеров остались бюджетники, не «вошедшие» якобы в программу переселения. У вас, славных земляков Чим… простите, Георгия Ивановича, иная ситуация. Здесь, граждане, не было официального переселения, но после того как закрылись хлебозаготовительные предприятия, народ потихоньку начал бежать. Кто мог, тот сбежал. Остальные – перешли на натуральное хозяйство…

И тут в натуральном хозяйстве грянул первый натуральный выстрел.

Преданный пресс-секретарь сильно, как распутный Кирибеевич купца Калашникова, толкнул Чимбу в грудь. Он сбил его с ног в жидкую грязь, а сам завизжал и – рухнул на авторитета сверху. Чимба расценил самоотверженность писаки как попытку покушения на свою особу. Он без раздумий застрелил его – того, кто сверху. Сам укрылся телом, как мешком, и продолжал беспорядочную пальбу до тех пор, пока не опустошил полторы обоймы. Так получилось: пейзане залегли, не боясь родной грязюки, а свои братки – те не захотели пачкать «прикида». Кто-то из них в суматохе пустил шефу в лоб шальную ли, заказную ли серую пчелку. Теперь двоим из приезжих нужны погребальные «прикиды». Атаман Чимба – сам-третей, если по-семейному.