Канта Ибрагимов - Стигал

А что я своему сыну скажу?

Я вновь быстро оптику навел. Вновь четкий портрет, профиль. Тост продолжается, но мне кажется, что это дядя Гехо мне говорит:

– Их-то, молодых, купили, подставили, обманули, развели – они стали врагами. Но ты ведь взрослый и мудрый, а тоже за оружие… Вот этого от тебя ждали и хотели? Стреляй!

Опустилась моя винтовка – руки вновь дрожат. Я весь в поту. В моих висках барабанный пульс, и они вот-вот изнутри лопнут, горячая кровь фонтаном оросит мой трусливый мозг. Инсульт – вот мой печальный конец на чердаке под торжество новых хозяев. И в подтверждении этого – громогласный возглас внучка! Даже горы эхом сотряслись, даже перепонки в ушах сжались. А гости и нукеры внучка его клич хором поддержали – тоже заорали, завизжали, и горное эхо в такт им писклявым стоном по ущелью понеслось. Даже горы – я ведь слышу, понимаю их – надо мной плачут, а может, даже насмехаются:

– Выродился славный род!? Другие здесь жить должны?!

– У-у! Нет! – замычал я. Вскочил. А руки дрожат, скользкие, усталые. Тут я вспомнил про дельтаплан. Сообразил сделать из него опору. Сам на колено встал. Быстро оптику навел. Теперь я нажму во что бы то ни стало, нажму… А картина иная: та и не та. Вновь профиль дяди Гехо: его родное лицо, оно все более и более вздымается, а впритык с этим лицом – грязный, волосатый, большой кулак жадно сжимает фужер. Вот мой враг! Вот этой рукой, пальцем этой правой руки в моего сына пули пускал… Я быстро вздохнул, затаил дыхание и, плавно, но неотвратимо нажимая на курок, взял цель прямо между кулаком и лицом – они слиты, пусть пуля сама решит, выберет…

Мощный щелчок. От резкого удара в плечо я аж отлетел, на мгновение потерял реальность. И наступила тишина, только сухое эхо выстрела с вольным удовольствием по горам витает. Я вновь прильнул к оптике. Я ведь об этом мечтал! Большой стол, и все на нем перевернуто. Все попадали или разбежались. А в центре поляны корчится от боли на траве одинокий внучок. Попал прямо в кисть, вся раздроблена, висит. И теперь я вижу истинный образ – маска дяди Гехо коньяком смылась, а на этой страдающей и испуганной роже кровь внучка из царапин от разбитого фужера. Цель поражена! Я спокойно мог, и может, должен был добивать, по крайней мере, на радостях просто выпустить заряд, хотя бы как салют! Отстоял свои горы! Но я не хотел, не хотел больше стрелять, не хотел, чтобы более по этим горам эхо выстрелов носилось. Прямо с чердака я со всей силой и радостью бросил в ущелье оружие. Следом быстро спустил во двор свой дельтаплан. Вспомнил про подаренный шлем. Но зачем мне лишний вес? Да и мысль, как вся жизнь, должна быть свободной. И зачем мне деньги в кармане – тоже лишний груз, смерть бесплатна!

Я разбежался и бросился навстречу солнцу, теплый, родной, благодатый ветерок подхватил меня, понес, вознес. И когда я пролетал над поляной, я напоследок глянул вниз и сразу понял смысл жизни – под конец не ползать, а в мечтах взлетать. И я летел! Все выше, выше, и я понял еще, что прекрасен и красив не только мой край, но и весь Кавказ, весь мир и все мое небо… И это небо всегда ясно. Под небом места много всем, и я, теперь в нем растворяясь, хочу напомнить вам: – зачем?

Как-то мой друг сказал:

– Я на днях оперировал одну женщину, ее сын участковый в высокогорном селе. Говорит, у них горы потрясающие, приглашает посмотреть, оценить, погостить.

Поехали. Картина действительно невообразимая, неописуемая, но наше внимание привлекло нечто иное: прямо на противоположном склоне горы, на вершинах деревьев, на этом сочном зеленом фоне – красно-белый треугольный предмет.

– А, – сказал участковый. – Мы называем это – флаг Стигала, теперь как наш древний стяг-символ.

Тут он вкратце поведал нам судьбу односельчанина и под конец добавил:

– Прямо в воздухе из всех орудий, даже гранатомета, стали в него стрелять. Там дельтаплан разбился. А это крыло на вершине застряло.

Печальная история, а он продолжает:

– Я и тогда был здесь участковым, но в то время лежал в больнице, – он показал шрам на шее и продолжил. – Раненный Стигалом наш начальник приказал даже дом Стигала сжечь. До поджога наш односельчанин, парнишка, кое-что попытался вынести из дома – небольшой чемоданчик. Стигал накануне собирался к дочери в Европу. В этом чемоданчике были две-три его тетради – типа дневниковых записей… говорить он не мог.

– У него был катетер? – вдруг вырвалось у меня.