Канта Ибрагимов - Стигал

Я тронулся к хибаре, а он вслед:

– И для меня доставайте ваш мед. Куплю. Очень понравился, вкусный. Впрочем, тут иначе и не может быть – такая благодать, такой воздух и вид! Жил бы только здесь.

Я вынес мед в сотах, два диска Шовды – подарок.

– Я бы заплатил… Огромное спасибо, – сказал полковник и, уже направляясь к машине, заметил, – что-то вы сегодня очень грустны… Ах, да, – он остановился, обернулся, – о теракте слышали?..

Я кивнул. А он приблизился ко мне и, как заговорщик, на ухо:

– Вроде завтра день рождения на фазенде вашего начальника. Я еще согласие не дал, думаю. С одной стороны, любопытно – охота, рыбалка, шашлык, уха и все остальное, – он выразительно щелчкнул по горлу – намекнул о спиртном. – Да и с местными поближе познакомиться не мешает. А с другой стороны – не опасно ли?

Я не знаю, что ответить, стою как истукан, а он с напором:

– Боевики, бандиты?

Я достал из кармана свой дежурный блокнот и ручку, отвечаю:

«Об этом не волнуйтесь… Завтра вы у них почетный гость. А в остальные дни – начальник».

– Ха-ха-ха! – засмеялся полковник. – Оригинально, – он по-дружески хлопнул меня по плечу. – А знаете, вы как-то явно отличаетесь от местных даже по типажу. Какая-то мудрость – это понятно, и в то же время какой-то юношеско-бунтарский задор. Вот такими, по крайней мере, из русской классики, я представляю чеченцев… Но типаж, видимо, меняется.

– У-у, – недовольно промычал я.

– Да, сегодня вы не в духе, – постановил полковник и, уже попрощавшись, из машины:

– Звоните или присылайте послание на номер. Я всегда к вашим услугам, – и, глянув на горы, воскликнул, – такой вид! Даже не хочется отсюда уезжать.

Я пошел на край скалы, на мой выступ, сел. Действительно, как можно отсюда уехать? Но если даже не уеду, я теперь последний. Неужели кто-то другой здесь, на земле моего рода, будет жить и даже что-то вроде дома отдыха построит? Печально. Но к этому все идет. И я вспомнил слова пограничника про типаж горца-чеченца… Потом Лермонтова и его знаменитое «Валерик» – умерший. Название почти что обо мне, а текст:

Это двести лет назад Лермонтов назвал императора – «жалкий человек». Сегодня оказалось все иначе: это я, простой смертный – очень жалкий человек. А начальник, тем более император, – это не жалкий человек, это повелитель, потому что вроде бы того дворянства и офицерства нет, но крепостные и только крепостные нужны… А в моем случае – не «один враждует», а с «одним враждуют» – зачем? Что я сделаю? Разве что плюну, либо камень кину и прокляну. В любом случае я, и даже мой взгляд, здесь не нужен, мешаю.

И вновь я слышу нарастающий шум моторов. Но это уже не ко мне, это снизу, по ущелью. На поляну, или фазенду, начальника, внука дяди Гехо прибыло несколько машин – готовятся к торжеству. Видимо, полковник дал согласие, точнее команду, что он прибудет. Все должно быть чинно. А тут мой взгляд сверху, вдруг действительно камень брошу, а еще хуже – полечу над ними, плюну сверху, обгажу?.. Вот опять доносится гул моторов – это точно ко мне. Два джипа, шесть человек, все нездешние. Один – обросший, крепкий молодой человек, весь увешанный оружием, в непонятной униформе – грозно и уверенно подошел ко мне и, без церемоний, заявил:

– Ты ведь собирался уезжать? – он все знает. – Вот и уезжай. Тебе же будет лучше.

– В чем дело? Почему? – жестами спрашиваю я.

– Чтобы не вонял, – отвечает он.

Тогда я достал свой блокнот и пишу: «Вонял» – ваше собственное выражение или кто-то надоумил?».

– Что это такое? – вальяжничает он. – Вообще-то, я не умею читать и писать, и не хочу – жить проще.

– У-у! – замычал я.

– Эй, – окликнул он одного из своих, – иди сюда, читай его каракули.

Тот тихо мои записи читает. А обросший свое:

– Неважно. Проваливай. Тем более ты уже собрался, и дочка ждет. Как говорится, меньше народу – больше кислороду.

«Я тебе мешаю?»

– Хм, посмел бы ты мне мешать! Давай, быстрее, – и еще очень грубое слово добавил.

Я пишу: «Я тебе в деды гожусь… У себя дома со старшими ты так же разговариваешь?»

Он заметно смутился, покраснел, чуть опустил голову:

– Я на службе, и обязан выполнить приказ, – уже несколько иным тоном выдал, и чуть погодя добавил, – пойми – и тебе, и твоей дочери, и всем так будет лучше.

«Вы всех и все прослушиваете?» – написал я.