Канта Ибрагимов - Стигал

«В каком смысле?» – жестикулирую я.

– Не знаю с чего бы, но твой «родственник» злой как никогда, с утра явился, сам развод провел и приказал тебя доставить в райотдел как нарушителя воздушного пространства.

«Ну и что?» – опять жестами спрашиваю я.

– Уже выехали, но увидели здесь полковника с женой.

«Испугались?» – уже пишу я в блокноте.

– Задумались… Ведь полковник ФСБ просто так по горам, тем более с женой, мотаться не будет… Но я бы тебе посоветовал отсюда убраться. Хотя бы на время.

«С чего бы так?»

– Уж больно злым и подозрительным стал наш начальник. Скоро выборы президента. Будут перемены, ему несдобровать.

«А когда у него день рождения?» – вдруг написал я.

– На днях… А что?

«Мою винтовку. Заплачу», – пишу.

Каким-то отрешенным взглядом он уставился на меня, потом вдруг усмехнулся:

– Ты как будто старый и больной, а такой запал… Весь в тебя был твой младший.

Наверное, впервые он сам заговорил о моем младшем сыне. И вообще, участковый был сегодня каким-то не таким – слишком задумчивым и серьезным. Не ответив на мой вопрос, он тронулся к машине. Я его догнал, вновь сунул под нос блокнот.

– Ты опять о своем? – недоволен он. Пнул злобно небольшой камушек, тот покатился вниз, полетел в ущелье – глухой стук. Туда мы оба посмотрели, а он спросил:

– Туда ты кассету бросил?

Я напрягся, машинально промычал «Угу».

– Я ее нашел… Только в воде. Так что запись не разобрать, все расплылось. Я ее даже в лабораторию в город возил – не восстановить. Может, ты расскажешь, что там было.

Я молчу, думаю, не знаю, как быть, а он опередил:

– Впрочем, я об этой записи года два-три назад уже слышал, приблизительно знаю. И скажу так. На войне всякое бывало. И если человек совершил зло, но покаялся и извинился, то его, мне кажется, можно и нужно простить, и так стольких потеряли, а жить дальше надо… Но он, мало того, что не хочет все осознать и покаяться, наоборот, он хочет – а может, это сверху приказ – чтобы мы все от всего родного отреклись и стали если не предателями, то холуями… Вот где беда?

Он замолчал, а я написал: «Пройдет у него, у них? Получится?»

– Вот, – он показал дулю.

Я был в шоке от его откровений, а он усмехнулся и продолжает:

– Как и ты – жду я момента. А этот сука – нюх у него собачий, словно по моим глазам читает, на меня косится, пристает, – тихо процедил он.

Слезы накатились на мои глаза. Я его обнял – крепкий, молодой, теперь как сын родной. Сквозь слезы почти ничего не видно, но я все равно быстро написал: «У тебя семья, дети. Не глупи. А мне терять нечего. И я, только я и в первую очередь я должен. Только верни винтовку».

– Ха-ха! – засмеялся участковый. – Ты думаешь, он на свою поляну приедет. Ни за что. Он теперь даже своей тени боится. Никому не верит и не доверяет: по себе судит.

«Он пограничника пригласил», – пишу я.

– Да?.. Но пограничник тоже не приедет. Думаешь, полковник дурак, чтобы здесь в ущелье чей-то день рождения отмечать. Это все для приличия. И вообще-то, забудь эту детскую забаву… Во-первых, винтовки у меня нет. Во-вторых, вон оттуда, из своего устроенного логова, ты не попадешь – далеко.

От этих слов я вообще в шоке – думал, что никто не знает… а он, видя мою реакцию, улыбаясь, продолжает:

– А в-третьих, попадешь ты – не попадешь, тебя-то сразу вычислят и замочат. Ты самоубийца? Хотя бы о своей дочери подумай. Кроме тебя, у нее никого нет.

– У-у! – замычал я.

Он схватил мою руку.

– Ты ведь знаешь, наверное, – моя сестра и Шовда постоянно в контакте, и твоя дочь умоляет – я передаю – хотя бы на зиму уезжай к ней. Поживи спокойно. А тут выборы на носу – я уверен, сын первого Президента выиграет их, и тогда мы всё и всех поставим на место, мы победим, и Бог нам в этом поможет. Договорились?

– У-у! – я не знаю, что написать, вновь мычу – доводы его веские и аргументированные, и он ставит точку в моих сомнениях:

– Пожалей Шовду. У нее и так столько в жизни потерь… А с этим и со всеми нами Бог разберется… Собирайся.

Знаю и чувствую, что я уже закругляюсь и что должен подводить некий итог своей писанины, а может, и всей моей жизни. По правде, с какой-то пафосной целью я стал вести эти записи. Даже надеялся раскрыть смысл хотя бы моей жизни. Не смог, и до меня, как мне кажется, никто не смог и потом не сможет, ибо жизнь – это очень сложное и непредсказуемое понятие.

А какие-то законы? Они вроде общеизвестны, но каждый человек их понимает по-своему. И это немудрено: появился новый термин – человеческий фактор, что значит – многое зависит от психики и природы человека. И тут ничего удивительного нет, потому что там, где война, там даже незыблемые законы природы подвержены колебаниям и изменениям. Приведу наглядный пример: моя телефонная связь. Бывает так, но это очень редко, что даже в моей хибаре мобильник работает. А бывает так, что мне приходится взбираться на самую вершину ближайшей горы, но и тогда связи нет. Хотя ретранслятор там же, у пограничников, и частота волн и все прочее вроде прежнее, а связь то есть, то нет. Некий парадокс в законах физики – может, влияет состояние атмосферы, то есть природные факторы. Сколько же тогда таких парадоксов в человеческой жизни, когда все зависит от столь изменчивого человеческого фактора? А я пытался смысл жизни понять… Не понял: все изменчиво и противоречиво. Незыблема только – может, в этом и смысл? – семья! У меня лишь одна дочь осталась, и я порою два, а то и три раза за день на высокую гору поднимаюсь, чтобы голос ее услышать, и всегда одно и то же: