Канта Ибрагимов - Стигал

– Ну. Я все бросил – клинику, пациентов, собаку и примчался. Думаете, просто?! У меня жесткий график. Папа! Я на день из-за тебя вырвался. Вечером обратный рейс. У меня отпуск через месяц – я приеду. Вот, – он достал из кармана пачку денег. Увидев реакцию отца, еще одну. – Возьми.

– У меня денег много, – процедил Маккхал.

– Я знаю, – выдал сын, – ты всегда был богатый и… э, скупой.

– Скупой? – Маккхал вскочил. – Что тебе в жизни не хватало?

– Ты мне гитару в детстве так и не купил. Не поддержал мое рвение к музыке.

– Какой из тебя музыкант?! Как и чеченец!

– Папа! – топнул сын ногой. – И так всю жизнь, всю жизнь мною недоволен, оскорбляет, унижает… Ну что ты хочешь? Ты хотел, чтобы я стал стоматологом. Я стал. У меня лучшая клиника. Я прилично зарабатываю. У меня очередь на год вперед. Я готовлю к защите докторскую, и через год стану профессором. Разве не этого ты хотел?! А ты меня вечно оскорбляешь. Даже звонить тебе не хочется… Пойми, я взрослый, самостоятельный человек. И живу, как хочу. И меня все уважают, – он осмотрел нас всех и подчеркнул, – уважают там, где я живу и работаю.

Все замолчали. Неловкая пауза, и я решил как-то все разрядить. Написал ему в блокноте: «Как там в Европе живется?».

– О! Очень хорошо. Комфортно. Занимайся своим делом, и никто не мешает, мозги не компостирует. Свобода!

«В каком вы городе?» – еще пишу.

– О! В самом музыкальном – Вене! Вообще-то, я гражданин Германии. В плане денег и бизнеса – Германия лучшая страна. Но когда я на ноги встал, я решил претворить в жизнь мечту моей юности – о, божество мое, музыка! Правда, с годами мой вкус изменился, я уже редко слушаю рок, я теперь обожаю классическую музыку. В Европе три музыкальных центра – Милан, Лондон, Вена. Я все объездил и посчитал, что самый лучший, демократичный и перспективный Венский оперный центр. Я не ошибся.

Как дирижер, жестикулируя длинными руками, он с удовольствием и очень занимательно, даже для меня, стал говорить о музыке и ее роли, об искусстве вообще. И я понял, что произносимое им не наиграно, и не заимствовано – это его жизнь и стихия!

– Теперь меня приняло венское музыкальное общество. Я член высшего попечительского клуба и даже член жюри.

Он еще много говорил о своей общественно-музыкальной жизни, и я даже мельком уловил, что Шовда как-то иначе стала на него смотреть, а вот его отец совсем сник, голову уронил.

«А чеченцы, чеченцы есть в Австрии?» – меняю я тему.

– О! Их так много. И такие странные, бесцеремонные и даже наглые… Считают, что я должен их бесплатно лечить, и даже очередь не соблюдают.

– Но это ведь беженцы, у них денег нет, – вступилась Шовда.

– Какие «беженцы»? – возразил гость. – Большинство – бездельники и дармоеды. Работать и учиться мало кто хочет. Все им на халяву подавай. А я сам в Германии очутился без гроша в кармане. Улицы подметал, пиццу разносил, посудомойщиком был. Объедки ел, в подвале жил, и никто мне не помогал, и я ни у кого ничего не просил. А эти, не все, конечно, но есть такие – ничего делать не хотят. Даже язык не учат. В Европу бежали и ее же переделать хотят… А я им столько сделал, помогаю, а они надо мною смеются. А мой вид и мое пристрастие к музыке – им оскорбительно! А деньги у меня клянчить, лечиться бесплатно – не оскорбительно, – он развел руками. – А вообще-то, я давно понял, что настоящая музыка и высокое искусство – не удел чеченцев.

– Отчего же, – реплика отца. – Вот налицо опровержение всех твоих доводов, – и Маккхал указал в сторону Шовды, – девочка заканчивает консерваторию, кстати, куда ты не смог даже поступить. Завтра у нее дипломный концерт.

Наш гость замер, удивленно глянул на Шовду:

– Вы… учитесь, заканчиваете консерваторию?

– Да, – спокойно ответила Шовда.

– Имени Чайковского?.. И какое отделение?

– Вокальный факультет. Оперная подготовка.

– Не может быть! – изумился гость.

– Что значит «не может быть»? – возмутился Маккхал.

– Можно я пойду? – вырвалось у Шовды. – Мне надо подготовится.

«Да-да, иди», – жестикулирую я.

– Мы на связи. Пока! – Шовда уходит.

Немного погодя и наш гость засобирался. Маккхал вышел его провожать. Очень долго отсутствовал. А когда пришел – ни слова не сказал, лег лицом к стене, тяжело дышал. Потом, также не оборачиваясь, спросил:

– Ну как тебе мой сын?

Я одобрительно замычал, он даже не обернулся. А уже поздно вечером запиликал его телефон.

– Он звонил. Знаешь, что сказал? Перенес рейс на завтра. К чему бы это?.. Да пошел он, – бросил в сердцах трубку.