Юрий Визбор - Альтернатива вершины Ключ

– Вот что, Юнна, – сказал Володя. – Ты мне нужна. В смысле поговорить. Обязательно.

Он сказал все это сухо, строго, почти официально. Остался доволен сказанным. Как гора с плеч упала. Поднял глаза.

– Вы мне делаете предложение? – спросила Юнна, не приняв его «ты». Она улыбалась, и эта улыбка еще больше успокоила Володю.

– Да, – ответил он, – именно предложение.

– Несмотря на приближение такой яркой блондинки? Или именно в связи с приближением?

«Во, бабы! – восхитился про себя Садыков. – Слова не скажешь – уже хомутают!»

– Несмотря, – ответил он.

– Я – прагматик, – сказала Юнна и перестала улыбаться. – Я иду к цели по кратчайшему пути. Я бы хотела быть романтиком. Но для этого у меня, лично у меня, совершенно отсутствует время. Впрочем, – здесь Юнна повернулась к приближающейся Лиде и стала ее печально и внимательно рассматривать, – может быть, все это простое жалкое оправдание…

– Я смог бы сегодня освободиться вечером, – быстро сказал Володя, быстро, почти торопливо.

– Я провожу совещание с энергетиками. Это до ночи.

– Я буду ждать у общежития.

– Это будет поздно. В час ночи, наверно.

– Ничего. Хоть до утра.

Ну, тут и Лида подошла. Подошла, чуть запыхавшись, остро ожгла глазом Юнну, глянула на Володю, как на свое. И слово выбрала, чтобы показать этой шатенке, что это – свое, у ноги:

– Устал?

– Нормально, – ответил Володя и продолжил фальшиво, с опереточной улыбкой. – Это, Юнна Александровна, врач нашей команды, мастер спорта Лидия Афанасьева.

Они пожали друг другу руки, причем никому из троих это действие не доставило никакого удовольствия.

– У вас мягкая рука, – сказала Юнна, пытаясь объявить мир.

– Мягкая, но тяжелая, – ответила Лида, с ясным вызовом посмотрела на Володю.

Тот сказал:

– Видала? Марат приехал.

– Естественно, – сказала Лида, – если тебя, Володя, кто полюбит, это уже на всю жизнь.

Она отошла в сторону и, нагнувшись над отвесом, стала кричать вниз:

– Руслан! Саша! Спартак! Обед!

– Чужой монастырь… – тихо сказала Юнна.

– Чужой, пока в нем не поселишься, – ответил Володя. – Я буду ждать.

– Да, – сказала Юнна и начала спускаться по лестнице. К Володе подошла Лида и тоже стала смотреть, как уходит Юнна.

– Она, по-моему, крашеная, – сказала Лида.

Доводилось ли вам просидеть на небольшой, врытой в землю и отполированной брюками да юбками скамеечке целый вечер? Или более того: вечер и ночь? Совершенно бездумно? Наверно, давно не приходилось. А жаль. Бездумно, оказывается, время проводить никак невозможно. Даже если специально гнать из головы эти самые думы, они же мысли, они же рассуждения, они же размышления, ну вот сидеть и все, – нет, все подмечает глаз, все врастает в память. И потом о некой важнейшей беседе, что-то решавшей в твоей жизни, и остается-то в памяти какой-то валявшийся на столе карандаш с розовыми деревянными боками заточки, с белой полосой у оснований, с золотыми буквами по синему фону. Что за карандаш? К чему? Какое объяснение? Лицо говорящего уже неразличимо в памяти, как блин, слова улетели, нету их, проблема давно уже решилась сама собой, ходить не нужно было, но вот карандаш остался – простой карандаш, лежащий на белом листке с машинописными буквами, стереофонический, стереографический, объемный, в руки взять хочется. Кто объяснит? Ученый мир молчит. Журнал «Наука и жизнь» не касается. Не берутся доценты, бормочут – «подкорка», будто в адресе скрыт ответ…

Вот так сидел Садыков перед двухэтажным блочным общежитием, бетонный угол которого был покороблен и смят каким-то очередным землетрясением, видно давним, потому что отлетели уже торопливые цементные заплаты, и наблюдал без всякого дела окружающий мир. И остались в его памяти от всего этого вечера-ночи: зубчатый гребень гор, черный, плоский, положенный на вялую желтизну заката; дикая шутка проходивших мимо и неразличимых в темноте людей: «Он мне говорит «спасибо», а я ему – «спасибо» в стакан не нальешь»; алюминиевая, продавленная в путешествиях миска луны, висящая в тонких ветвях обглоданного дорожной пылью саженца; давно забытое ощущение «свидания» (хотелось прибраться в этом мире, как в комнате перед приходом гостей, протереть мокрой тряпкой горы, почистить посудомоем луну, особенно пропылесосить дорогу); Марат, бесконечно вертевшийся под ногами, прогоняемый и возникающий снова из самых различных точек пространства.

– Ну, что ты меня гонишь? Я тебя целую неделю не видел. Знаешь, как было страшно один раз? Мы стали обгонять, а этот не пускает. Тут встречная из-за поворота. Этот – раз! Тот – фырь! В сантиметре! А с другой стороны пропасть.