Элиф Шафак - Три дочери Евы

Ровно в два часа дверь распахнулась, и в зал стремительно вошел профессор Азур в темно-синем вельветовом пиджаке с кожаными заплатами на локтях. Его белоснежная рубашка была безукоризненно выглажена, однако галстук он повязал довольно небрежно, как будто считал это занятие скучным. Волосы его были в полном беспорядке, словно их разметал сильный ветер или он сам наспех взъерошил их пальцами. В руках Азур держал стопку бумаги, большую коробку карандашей и какой-то предмет, похожий на песочные часы.

Быстро подойдя к столу, он положил на него бумагу и карандаши, а песочные часы поставил на кафедру, предварительно перевернув их. Песчинки тонкой струйкой посыпались из верхней колбы в нижнюю, словно крохотные пилигримы, отправившиеся в паломничество. Высокий и худощавый, профессор прошел к лекционной доске и произнес громко и энергично, мгновенно разогнав витавшую в аудитории сонную атмосферу:

– Привет всем! Шалом алейхем! Ас-саляму алейкум! Мир вам! Намасте! Джай Джинендра! Сат Нам! Сат Шри Аккал! Если кому-то интересно, я произнес эти приветствия в абсолютно произвольном порядке, – добавил он. – Никаких предпочтений здесь нет и быть не может!

– Алоха! – ответил кто-то.

Остальные последовали его примеру, выкрикивая приветствия и улыбаясь.

– Отлично! – потер руки профессор Азур. – Вижу, вам всем не занимать отвязности! Это всегда многообещающий признак, а вот что именно он обещает, мы скоро увидим.

Глаза его за стеклами очков в черепаховой оправе сверкали, как бусины из полированного морского стекла. От него исходили волны радостного возбуждения, как от путешественника, который наконец вернулся из дальних странствий по чужим краям и оказался среди друзей. Он поздравил всех с тем, что у них хватило отваги и дерзости прийти на первое занятие, и, подмигнув, добавил, что надеется видеть их в том же составе до окончания семинара. По легкой улыбке на губах было трудно определить, шутит он или говорит серьезно.

– Как вы, наверное, уже заметили, вас здесь одиннадцать. Десять – число слишком совершенное, а любое совершенство наводит скуку. – Азур окинул взглядом сидевших перед ним студентов и прищелкнул языком. – Так, вижу, необходимо внести кое-какие изменения. Вы уселись так далеко друг от друга, словно боитесь заразиться гриппом! Леди и джентльмены, не сочтите за труд, встаньте!

Растерянные и удивленные, студенты поднялись со своих мест.

– Похвальное послушание. Говорят, в глазах Господа послушание – это первейшая добродетель. А теперь, прошу вас, поставьте стулья в круг – это наиболее подходящая форма для разговора о Боге.

Пока студенты переставляли стулья, Азур объяснил, что, обсуждая разные темы, следует усаживаться по-разному. О политике удобнее всего говорить, разместившись как попало, для бесед о социологии необходимо поставить стулья аккуратным треугольником, о статистике – четырехугольником, а о международных отношениях – параллелограммом. Но о Боге можно говорить, только усевшись в круг – так, чтобы каждый был равноудален от центра и мог смотреть в глаза всем остальным.

– Надеюсь, приходя на наши встречи, вы всегда будете садиться именно так.

На выполнение задания ушло несколько минут, но когда скрип стульев и шарканье ног наконец стихли, составленная ими фигура больше напоминала выжатый лимон, чем правильный круг. Тем не менее профессор Азур поблагодарил всех и попросил каждого представиться, сказать несколько слов о себе, а главное, о том, почему его интересует именно Бог.

– Я хочу понять, почему вы пришли сюда, вместо того чтобы веселиться и развлекаться, как это свойственно вашему возрасту, – заметил он.

Первой заговорила Мона. Она сказала, что после трагедии одиннадцатого сентября ее очень тревожит отношение к исламу на Западе. Она по-прежнему верит всем сердцем и гордится тем, что она мусульманка, заявила Мона, тщательно подбирая слова. Но предубеждение, с которым теперь ей приходится сталкиваться каждый день, не может не расстраивать ее.

– Люди, которые не имеют об исламе даже отдаленного понятия, выносят самые дикие суждения о моей религии, моем пророке, моей вере, – вздохнула она и, слегка улыбнувшись, добавила: – И о моем хиджабе. – Мона призналась, что очень надеется принять участие в искренней дискуссии о природе Всевышнего. Ведь Он – создатель всего сущего, и, наверное, у Него были свои причины создавать всех людей такими разными. – Я уважаю инакомыслие и рассчитываю на уважение к своему мнению, – завершила Мона свое коротенькое выступление.