Элиф Шафак - Три дочери Евы

Пери уже заметила, что стоит Ширин заговорить, и она уже несется без остановки, как машина с неисправными тормозами.

– Вот бы тебе попасть к нему на семинар… – сказала Ширин. – Конечно, если Азур тебя возьмет. Убедить его непросто. Как говорится, легче верблюду пролезть в игольное ушко…

– У нас в Турции тоже есть такая поговорка, – улыбнулась Пери. – А почему так трудно к нему попасть?

– Ты должна заслужить это право. Во-первых, сначала надо получить одобрение от своего куратора. Потом, если тот не станет возражать, пойти к Азуру. Вот тут-то и начнется самое сложное. Понравиться ему непросто. Он станет задавать тебе очень странные вопросы.

– О чем?

– О Боге… о добре и зле. О науке и вере… О морали и человеческой природе. – Ширин нахмурилась, подбирая слова. – В общем, предугадать, о чем он спросит, невозможно. И никогда нельзя понять, доволен ли он ответом. Одно ясно: к нему попадают лишь избранные.

– И ты принадлежишь к их числу, – произнесла Пери, чувствуя, что начинает отчего-то завидовать Ширин.

– Да! – выдохнула та с нескрываемой гордостью. Обе замолчали, но уже скоро Ширин, которая не могла молчать больше минуты, снова заговорила: – Хотя курс закончился и я больше не хожу к нему на семинар, мы встречаемся хотя бы раз в неделю, – сообщила она. – Я уже не могу обойтись без его советов. И признаюсь честно, я в него слегка втрескалась. Он возмутительно красив. И не просто красив. Неотразим!

Пери заерзала на стуле, не зная, как реагировать. Они с Ширин обе родились в мусульманских странах со сходной культурой. Но как же сильно эта девушка, которая, судя по всему, жила в полном ладу с собой и собственной сексуальностью, отличалась от Пери!

– А разве студенткам можно влюбляться в профессоров? – спросила Пери, сознавая, как глупо звучит ее вопрос.

В ответ Ширин буквально покатилась со смеху.

– Нельзя, конечно нельзя, – повторяла она. – Это страшное преступление. Того и гляди меня в тюрьму упекут по приказу ее величества.

Стыдясь своей наивности, Пери пожала плечами:

– Я понимаю, этот твой семинар, конечно, очень крутой. Но мне надо сосредоточиться на других предметах.

– Хочешь сказать, ты слишком занята делами смертных сих, – сказала Ширин, глядя Пери прямо в глаза. – Богу придется подождать.

Возможно, это была всего лишь шутка, но слова Ширин прозвучали так неожиданно сильно, что Пери поневоле смутилась. Она посмотрела в окно на затянутое тучами вечернее небо. Ветер, дождь, стук ставень, пронизывающий холод, которым дышал воздух, хотя осень только начиналась, – таким ей запомнился первый вечер в Оксфорде. Это был поворотный момент ее жизни, но это она осознала намного позже.

Стамбул, 2016 год

Ассортимент закусок поражал разнообразием и изысканностью и вызвал целый шквал комплиментов повару. Пюре из запеченных баклажанов, курица по-черкесски с чесноком и грецкими орехами, артишоки с бобами, фаршированные цукини, жаренный на гриле осьминог с лимонно-масляным соусом. При виде осьминога Пери невольно застыла. Она давно перестала употреблять их в пищу.

Гости, которым надоело обсуждать интриги большого футбола, перешли к другой теме, весьма популярной на стамбульских званых обедах: политике. Стоит нескольким туркам собраться вместе, они непременно начнут искать ответ на вечный вопрос: куда мы идем?

Интересно, а в других частях света состоятельные люди также полны скрытых противоречий, как на Ближнем Востоке? – подумала Пери. Если внешне они воплощают собой незыблемый консерватизм и респектабельность, то внутри их кипит ярость и разочарование. Публичный человек в Турции, становясь частным лицом, меняется до неузнаваемости. В результате представители элиты – в особенности бизнес-элиты – постоянно упражняются в лицемерии. Собственное мнение они тщательно скрывают, всячески избегая разговоров о политике, если только их не вынуждают к этому обстоятельства, но и тогда они отделываются лишь общими фразами. На публике они напускают на себя безучастный вид, становясь похожими на покупателей в супермаркете, которые прогуливаются по рядам, не проявляя ни к чему особого интереса. Сталкиваясь с какими-либо тревожными явлениями, они предпочитают зажмурить глаза, заткнуть уши и держать рот на замке. Но оказавшись у себя дома, они срывают маску безразличия. Невозмутимость превращается в смятение, размеренная и плавная речь – в истерические крики, сдержанность – в бешенство. В замкнутом кругу, например на званых обедах, стамбульские буржуа предаются политическим дебатам со страстью, возмещая свое настороженное молчание на людях.