Элиф Шафак - Три дочери Евы

В Оксфорде Пери и Даррен вышли из машины вместе. Холодный ветер, дувший вечером, стих, воздух казался бодрящим и свежим. Они шли, болтая без умолку, пока не оказались возле дома, куда на время каникул переселилась Пери. В свете уличного фонаря они поцеловались в первый раз. Потом поцеловались еще раз, в темноте. Захмелевшая скорее от смятения чувств, чем от вина, Пери закрыла глаза. Возбуждение, охватившее молодого человека, невольно передалось и ей.

– Можно к тебе подняться? – спросил он.

Она уже поняла, что он хорошо воспитанный мальчик. В детстве мама объяснила ему, что улицу можно переходить только на зеленый свет, а с женщинами следует обращаться уважительно. Если она ответит отказом, он не будет настаивать. Он уйдет домой, возможно разочарованный, но покорный и безропотный. Никаких грубостей в ее адрес он не позволит даже в мыслях и, если завтра они случайно столкнутся на улице, будет мил и вежлив.

– Да, – ответила Пери, подчинившись внезапному импульсу, с которым у нее не было ни сил, ни желания бороться.

Она точно знала, что утром проснется с мучительным чувством вины. Вины за то, что провела ночь с парнем, который ей, в общем-то, безразличен. За то, что позволила осуществиться самым худшим опасениям отца и матери. Конечно, родители никогда ни о чем не узнают, и все же, когда она будет разговаривать с ними, ее еще долго будет терзать совесть. Но было еще одно обстоятельство, и оно тревожило ее даже сильнее всего остального. Отвечая на ласки и поцелуи Даррена, она думала о другом мужчине. Воображала, что целует и обнимает ее тот, о ком она мечтала. Тот, кто владел ее душой.

Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Пери от души надеялась, что это неправда. Первый день января она встретила с тяжелым сердцем, и ей не хотелось бы, чтобы весь две тысячи второй год прошел для нее с чувством вины.

Оксфорд, 2002 год

Прежде чем закончились рождественские каникулы, Пери решила принять приглашение Ширин и взяла билет до Лондона. Стоя на перроне, она смотрела, как студенты и семьи с маленькими детьми рассаживаются по вагонам. В ее купе – по ошибке она купила билет в вагон первого класса – уже сидели трое элегантно одетых мужчин средних лет, неотличимых друг от друга, и женщина неопределенного возраста с безупречно уложенными темно-рыжими волосами. Их холодный взгляд, обращенный к ней, словно говорил: «Эта девица явно ошиблась вагоном». Отыскав свое место, Пери открыла «Полное собрание мистических трудов Майстера Экхарта» и погрузилась в чтение.

Прочтя несколько страниц, она достала свой блокнот и записала: «По Экхарту, Бог смотрит на нас теми же глазами, что мы смотрим на Него. Если человек суров к Богу, Бог суров к человеку. Если человек взирает на Бога с любовью, Бог отвечает ему тем же. Наши глаза – это глаза Бога».

Поезд тронулся, мерный стук колес не мешал ее мыслям. Вскоре в купе вошел проводник с тележкой, с которой он раздавал пластиковые подносы с завтраком и разными напитками. Он объяснил Пери, что она может выбирать из двух вариантов завтрака. Вариант первый: круассан с ветчиной и сыром. Вариант второй: яичница со свиной колбасой.

– А ничего другого нет? – спросила Пери.

– Вы вегетарианка?

– Нет, но я не ем свинины.

Темные запавшие глаза на смуглом лице с жиденькой бородкой чуть внимательнее посмотрели на нее. Пери взглянула на карточку с именем, приколотую к его куртке: «Мухаммед».

– Пойду узнаю, можно ли что-нибудь для вас сделать.

Уже через минуту Мухаммед принес сэндвич с курицей и с улыбкой протянул его Пери. Только когда проводник вышел из купе, Пери догадалась, что он, скорее всего, отдал ей свою еду. В чужой стране людей, выяснивших, что у них общая религия или национальность, мгновенно связывают незримые нити солидарности. Родственная близость, которая проявляется в мельчайших деталях: улыбке, кивке, сэндвиче. И все же Пери чувствовала себя обманщицей. Этот человек принял ее за правоверную мусульманку, но была ли она ею?

Конечно же, она принадлежала к мусульманской культуре. Но для того, чтобы пересчитать молитвы, которые она знала наизусть, хватило бы пальцев одной руки. Она не исполняла требований, налагаемых на нее религией, и в то же время, в отличие от Ширин, не объявляла себя бывшей мусульманкой. Слово «бывший» вызывало у нее унылые ассоциации с прокисшим молоком или прогорклым маслом. Ее отношения с исламом не прерывались, независимо от того, соблюдала она все его предписания или нет. Но ее по-прежнему мучили вопросы. Постоянные. Неотступные. Поэтому истинную солидарность она чувствовала только с теми, кто, как и она, пребывал в сомнении. Но если попытаться объяснить все это Мухаммеду, не потребует ли он назад свой сэндвич?