Елена Колина - Питерская принцесса

– В квартире Сергея Ивановича я была прописана, – оправдывалась Аллочка, жалобно дрожа губками, – а дача... а деньги... мне нехорошо, сердце...

Нина, словно паж стоящая у Наташиного изголовья с пузырьком валерьянки наготове, бросилась к Аллочке и сунула ей рюмку.

– В квартире Берты Семеновны, – жестко поправила Зина. – А деньги ты расфуфыкала. Чужие. Ты и Раевским про смерть Деда после похорон сообщила, боялась, что за наследством прилетят.

– Ах, ну какое там наследство! – понурилась Аллочка.

– Я пойду к ним постучусь! – решилась Аллочка, глядя на дочь как человек, по своей воле идущий на амбразуры. – Просто пойду как ни в чем не бывало и позову их пить чай! Уедет, мрачно думала она. Кому, как не ей, знать, каково дочери с Бобой...

Наверху Боба с Машей старательно делали вид, что ссорятся. И обоим это было невыразимо приятно.

– А что же ты, Бобочка, не читаешь мне свои стихи? Или хотя бы Мандельштама, Ходасевича, Кузмина? — шипела Маша. — У тебя здесь нет ни одной книжки! Книгами торгуешь, а сам читать разучился?! Сейчас возьму и защипаю тебя!

– Где уж нам читать, новым русским! Мы все больше по платежкам... Пока платежка не придет, товар не отгрузим!

– Слушай, Боба, неужели ты правда сам за прилавком стоял?

– Купец Елисеев тоже начинал с того, что сам торговал. – Боба вспомнил, что когда-то, в своих ночных разговорах с Машей, он уже говорил ей это.

– Слушай, – оживилась Маша, – за три дня, что я здесь, я уже от нескольких человек слышала про Елисеева. Это что, модная фраза?

Боба подошел к окну.

– Смотри, снег все валит и валит...

– Ага, сейчас нас занесет, как у Агаты Кристи. А потом кто-нибудь кого-нибудь убьет... если выбирать, то лично я, пожалуй, прихлопнула бы Аллочку! Знаешь, у меня в сознании так странно устроилось: Дед с Бабушкой — это святое, а Дед вместе с Аллочкой просто перестал быть.

– Ты до сих пор на нее злишься? Что она с этого брака поимела? Наследство оказалось с гулькин х...

Мальчик Боба Любинский в пушистом шарфе, краснеющий, когда мальчишки ругались матом, казалось, никогда не существовал, и Боба давно уже использовал ненормативную лексику как привычно-обиходную, но сейчас он намеренно сказал небрежно так – с гулькин х...

Кто-то в нем при этом страшно испугался, а кто-то вздохнул по-детски радостно, будто впервые закурил при родителях, затянулся — с гордостью, что взрослый, выдохнул дым — с горечью, что взрослый.

– А на Деда вообще глупо сердиться. Мужчина не должен быть вдовцом.

– Это еще почему? – возмутилась Маша.

– А что созвучно слову «вдовец»?

Маша задумалась.

– П...ц, красавец, – выдал Боба. – Все ироничное, обидное. Значит, к вдовцу такое же отношение. Язык – это сконцентрированное сознание народа. Каково слово, таково и понятие народа о предмете, который это слово выражает.

– Слишком ты умный, Бобочка, – детским голоском пропела Маша.

– Хочешь сказать, для торговца? – не всерьез обиделся Боба. – Не стесняйся, мне родители каждую минуту демонстрируют, что я — новый русский, позор семьи. Гарик — гордость семьи, а я позор. А если серьезно, книги для меня уже так давно просто товар, что начинать нет смысла. Если я беру в руки Мандельштама, мне хочется немедленно посмотреть, сколько у нас этих книг по накладным.